Я слышу, как город дышит, чувствую это своей кожей. Прикасаясь к стене кирпичной пятиэтажки, ощущаю мерные и размеренные вдохи дремлющего где-то в недрах земли древнего существа. Мне кажется, оно чем-то напоминает дракона.
Не только ночью, даже днём, в суете мельтешащих людей, вдыхающий озон и выхлопные газы, чешуйчатый хранитель не просыпается. Изредка он переворачивается, всхрапывает, поправляя большие перепончатые крылья, дёргает ухом или когтистой лапой, но продолжает видеть сны. Он ждёт.
Ветер подхватывает грёзы и мысли спящего создания, чтобы они звёздным покрывалом упали на дома, проникли в приоткрытые окна и подарили немного волшебства каждому из жителей. И пока в груди дракона танцует пламя, пока ритмично отбивает удары пылающее сердце – маленький город продолжает жить.
Недели сменяются годами, выстраиваясь для хранителя в простую незатейливую цепь событий, не вызывающую интереса. Однако приходит время и снова появляется тот, кто привлекает внимание многовекового порождения своим внутренним огнём. Тот человек, в чьём сердце пылает жар такой же чистый и древний, как сама ночь.
***
День начинается привычно: с крепкого чёрного чая и пары бутербродов. Неспешно споласкиваю под холодной водой гранёный стакан и одеваюсь на смену в чистые, но видавшие и лучшие годы, вещи. Внешний вид меня не беспокоит, ведь никому нет дела до седого старика в поношенных штанах, старых ботинках и затёртой синей куртке. Разве что бабки на лавке возле подъезда в который раз обратят внимание на небрежность, да кто-то из них покачает головой, жалея меня, сокрушаясь и не понимая, почему я всю жизнь провёл один да семьёй не обзавёлся.
– Доброго здоровьица, Степаныч! – голоса звучат в унисон, приветствуя меня сразу же после писка кнопки подъездного замка.
Утром, как по заученному сценарию, всегда одно и то же. Поднимаю ладонь, улыбаюсь в ответ и спешу удалиться. Между лопаток чешется от пристальных взглядов. Знаю, что ближайшие минут пять обсуждать будут, перемывая уже отстиранные добела старые кости.
– Вот ведь мужик пропадает. Всю жизнь один, с тех самых пор, как по юности его любимая погибла. Всё страдает, а теперь и кружку воды ведь некому подать, – охает Филипповна. – Вот так помрёт, и найдут не сразу.
– Попробуй тут не помри, на пенсию-то нашу не проживёшь. Работает вон до сих пор сторожем, хотя давно на отдых пора, а помогать некому, – вторит ей соседка из восьмой квартиры.
Третья старушка молча смотрит, как я заворачиваю за угол нашей панельной девятиэтажки. Иногда мне кажется, что она больше других понимает меня. Хотя, скорее всего, ей просто не всегда хочется делиться своими домыслами с подругами.