Блистательный придворный поэт, златокудрый рыцарь Лайонель Бедвир Глостерский валялся в компостной куче на задворках придорожной таверны.
– Преследован, гонимый со двора…
– Скитаюсь по веся́м…и…ла-ла-ла…
Рыцарь презрительно скривил лицо. Приличные стихи не шли. Он попытался подняться, но левая рука безнадёжно застряла в чём-то вязком.
Лайонель потянул носом. Сомнений не было: компост, гостеприимно принявший рыцаря в свои объятья, был сдобрен отменным Валлийский навозом.
Благороднейший ничуть не смутился. В конце концов, не добровольное-ли принятие аскезы служит главной добродетелью рыцаря? Успокоенный этой мудрой мыслью, Лайонель предпринял попытку отдохнуть.
– Сир! Опять?! Что бы сказал ваш почтенный отец?! – всплеснул руками паж Вилли, наконец разыскавший своего господина.
Сэр Лайонель исполнился молчаливого достоинства, а юноша отточенным движением вызволил господина из компоста.
– Ах, если б не треклятая богиня! – меланхолически воскликнул Лайонель, оказавшись на ногах.
– Если б не богиня Бригита, сир, вы бы всё равно распугали всех достойных леди своим беспутным пьянством, – ответствовал бесстрашный Вилли.
Рыцарь фыркнул, закатил глаза, но всё же позволил пажу себя увести. Малец, по чести сказать, знал, что говорил.
Досадное пристрастие молодого Бедвира доводило его отца, прославленного рыцаря Кеннета, до полного отчаяния. Дошло до того, что старый лорд пригрозил отказаться от сына, если тот не возьмётся за ум и в течение года не найдёт себе жену. В представлении отца, достойная леди способна была властной рукой удерживать его сына в пределах степенного благоразумия.
