Рыба всегда была связана с отцом. В детстве Сергей ждал его возвращения с рыбалки, как христиане ждут Мессию, – вот вернется и спасет Сережу от молчания комнат. Заполнит пустоту, создаст из грохочущего смеха новый, яркий, вкусный мир. Разгонит низкими раскатами голоса тишину, накопившуюся за неделю, наполнит острым и соленым скучный воздух кухни, вывалит кучу скользких серебристых тел в раковину. Мать начнет счищать чешую, брезгливо прикасаясь к длинным тушкам, а папа достанет кусок самого вкусного на свете хлеба, зачерствевшего, пахнущего дымом и водой, – «от зайчика». И Сережа, со счастливым вздохом впившись зубами в ноздреватый обломок, посыпанный крупной солью, услышит громкое шипение масла на сковородке и почувствует, как квартира наполняется соблазнительным запахом жареной рыбы.
Был и другой запах – холодный, округлый, отвратительный и заманчивый. Запах жил в узкой щели между двумя гаражами, в лабиринте сараев и разваленных домишек рядом с Сережиной пятиэтажкой. Кто-то рассыпал там желтоватые полупрозрачные шарики, пружинящие под ногой. Мальчишки называли их «рыбий глаз». Специально лазали смотреть на них. Пробирались заснеженными норами вниз, к единственной голой полоске земли. Говорили, что шарики желатиновые, что кто-то набрал их целую кучу. Но Сережа боялся трогать рыбий глаз и ни разу не видел, как это делал кто-то другой. Слишком непонятны были эти шарики, как будто из другого мира, – то ли просыпались с неба, то ли выползли из-под земли. Непонятные и противные. Иногда они снились Сереже и во сне становились глазами огромной рыжебородой рыбины. Называлась она – рыба-говорец. Рыба тихо рассказывала что-то очень важное, настолько важное, что Сережа просыпался, сглатывая слезы то ли испуга, то ли радости.
Утром Сережа закутывался в кучу тяжелых колючих одежек и шел играть во двор. Иногда он забирался в дыру один. Осторожно пинал рыбий глаз носком валенка, глубоко вдыхал приторно-соленый запах. Темная щель, заваленная по краям сугробами, казалась концом мира, а желатиновые шарики – метками, разбросанными кем-то на пути. Сережа пытался представить, что станет, если пойти по этим следам. Становилось немного страшно, и он поднимался из гаражного ущелья в уютную обыденность заснеженных дворов, где жизнь катилась, упруго подпрыгивая на колдобинах пустоты.
Иногда отец снисходил до Сережи. Огромный, дышащий жарким водочным духом, он сгребал сына в охапку и усаживал на колени. Сережа испуганно косился на его темное, заросшее рыжим волосом лицо, а внутри живота все замирало от счастья. Отец верил, что дети должны задавать вопросы, и Сережа равнодушно подыгрывал ему, лишь бы подольше посидеть рядом, вдыхая резкие вкусные запахи.