Акт I. Глава 1. Белградский синдром
Для чего-то я родился,
Но я что-то не того
В минуты боли и страха, когда жизнь висит на волоске, сознание невольно поднимает старые, глубокие и обидные воспоминания – о прошлом, потерянном времени и несбывшихся мечтах… Получив пулю в плечо, я обрел шанс вспомнить начало моей истории, или как пришлось встретить ядерную войну в Москве, а не в Белграде.
Я видел мимолётные кадры: вертолёт, белые халаты, снова вертолёт, движение ламп на потолке, и множество озабоченных лиц. Перед глазами брызжет яркий свет, сменившийся абсолютной чернотой, и частицы полетели быстро-быстро за спину – не поспеть за ними. Озабоченно смотрела в мои глаза медсестра: «Ой, мальчишка же совсем, ну как так, вся жизнь впереди…»
Я – просто зумер, который не заслужил таких испытаний.
Афганские пули пригвоздили меня к сухой и горячей земле. В одну минуту даже показалось: ну всё, видимо, не судьба спасти мир, попаданец я такой себе. Кто-нибудь принесёт мне на прощание тыквенный латте?
Частицы, склеившись в пучки, лучами расплылись по чёрному горизонту. Всплыло недовольное лицо Ельцина, раздражённое и в красных пятнах: «А что ты здесь делаешь? Тут генсек, члены Политбюро, понимаешь. Разве твоё место не в России?»
– Словно меня кто-то спрашивал, чего я хочу, – огрызнулся в ответ.
– В тысячелетней истории России не бывало такого, чтобы в неё влезал подросток, нытик, противоречащий нашему быту, устоям, традициям…
– Но не вы ли меняли Россию все девяностые? – пытался рукой отогнать надутое лицо Ельцина.
– Мне предстоит это сделать. Я, Борис Николаевич Ельцин, заслуживаю стать президентом… А вот кто ты? Ты, как не ошибка истории ли, магически залезшая в естественный ход истории, понимаешь?
– А что, если вы оказались причиной многих бед?
Голова Ельцина, как шар, распухла в черном космосе. После продолжительной паузы, изжевав до боли свои щёки, она вновь заговорила:
– Вот… всё-таки винить надо 1985 год… Когда начались преобразования, когда они забуксовали, забуксовал человек, всё устроивший, – Ельцин метнул взгляд направо, затем налево, и удостоверившись в интимности разговора добавил: – Речь о главном реформаторе, о Горбачёве. Но я, так сказать, на правах организатора тут, в Советском Союзе. А ты чужак. Никто не свяжет с тобой надежды. И скоро от тебя избавимся.
Слова Ельцина удивили меня. К чему это всё? Какого черта он точит на меня зуб? Неужели он так оскорбился, когда я зашел вместе с Федосовым на трибуну для высшего руководства? Но никакой вины за собой не чувствовал, скорее наоборот, закипающее раздражение.
