Настоящее произведение является результатом интеллектуальной деятельности и охраняется в соответствии с действующим законодательством об авторском праве.
Никакая часть этого текста не может быть воспроизведена, скопирована, передана, сохранена в поисковых системах или переведена на другие языки полностью или частично в какой-либо форме и на любом носителе – электронном, механическом, фотокопировании, записи и т.д. – без предварительного письменного разрешения автора.
Это вымышленное произведение. Все персонажи, события и организации являются плодом воображения автора. Любые совпадения с реальными людьми или событиями случайны.
Башня
Гул эхом раскатывался под куполом, как будто сам воздух звенел от напряжения. Металлический голос диктора – беспристрастный, ровный – провозглашал приговор, и слова его плавно, как капли из сломанного крана, оседали на стеклянных стенах города.
– Нарушение Прогноза. Попытка вмешательства в Расчёт. Публичное распространение нелегальных артефактов.
– Наказание: аннигиляция.
Рейна смотрела из-за плеча отца. Её глаза, большие и темнее, чем глаза её матери, не мигали. Ей было семнадцать – достаточно, чтобы понимать слова, но ещё слишком мало, чтобы до конца осознать их вес.
Мать стояла на платформе посреди Площади Прогнозов, одна, в белом, как снег, халате. Волосы спутаны, руки свободны. Она не кричала. Не сопротивлялась. Она смотрела вверх – на бесконечно высокий купол, где отражался сам город, словно вогнутая линза. Там, в отражении, она тоже стояла. Тень на стекле.
– Расклад жив! – закричал кто-то из толпы, и тут же его заглушил треск электродубинки.
Огни дронов сгустились, образуя кольцо. Они зависли, как хищные птицы, а потом – вспышка. Свет ударил в глаза, и на месте женщины остался лишь круг пепла и стеклянная плита, медленно скользящая в пол.
Рейна тогда подумала, что сердце у неё не билось. Оно просто остановилось, как будто Оракул выключил и его тоже. Система. Прогноз. Всё правильно. Всё по плану.
А потом наступили дни без дней.
Эфирия продолжала жить, как часы: каждый тик – предсказуем, каждая секунда – запланирована. Но внутри Рейны время застыло.
Пустота. Не в доме. В ней.
Её никто не тронул. Никто не утешил. Просто отвели – как протокол велит. И с того дня каждое утро было серым, каждый вечер – тише предыдущего.
Годы прошли не касаясь её. Они просто… случались.
