Пятитысячеструнник
Два события
На прошлой неделе сразу два события нарушили размеренное течение жизни Егора. В три часа пятьдесят девять минут дня в понедельник Даша, его супруга, без очевидных на то причин, без записки, покончила с собой, бросившись вниз головой на камни с высоты шестиметрового искусственного грота в Юсуповском саду. Утром следующего дня было опубликовано и сразу же стало мировой сенсацией, завещание десятилетней давности какого-то денежного бонзы по фамилии N, жившего и почившего в одном из безвестных городов далёкого Новоамериканского Союза, согласно которому Егор единолично объявлялся наследником одного из двенадцати оставшихся в мире пятитысячеструнников. Оба события оставили ему вопросы, ответов на которые он не знал. И на поиски их не было никаких сил.
Несмотря на то, что в архиве ему предложили дать небольшой отпуск и обеспечить профессиональную психологическую помощь, Егор решил отказаться и от первого, и от второго. Размеренная работа и сохранение обыденного ритма жизни, как ему казалось, позволят немного притормозить прогрессирующее в душе ощущение обнуления ценности жизни; ощущения, что мир вокруг неостановимо стремится к энтропии, саморазрушению, хаосу и всему тому, что противно базовым когнитивным паттернам человеческого мышления. Некоторые привычки, перенятые им во время изучения быта поколений прошлого, в сочетании с несложными медикаментами помогут купировать лакуны, образовавшиеся сейчас в обычно стабильном психологическом состоянии. По крайней мере, Егору нравилось в это верить. Если категория веры здесь применима.
Квинкимилья, так принято называть его в музыкальных кругах. Название – своеобразная дань памяти классическим языкам зари человеческой цивилизации и восходит к латинскому “quinque milia”, что значит буквально “пять тысяч”. На большей части Восточной Европы, Северной и Центральной Азии его называют по-русски: «пятитысячеструнник». Изобретение, которому уже полтысячелетия. Что, на самом деле, делает его одним из самых молодых музыкальных инструментов в человеческой истории.
Распорядок буднего дня внезапно приобрёл для Егора практически сакральное значение, став чем-то вроде верёвки, которой он смог связать свои эмоции. Сетью, накинутой на бешеное животное. Твёрдый, впитавшийся в подкорку за годы работы режим позволяет получать дофаминовые заряды даже от приёма пищи в привычное время (когда ему удаётся впихнуть в себя хотя бы половину блюда), прогулки по всегдашнему маршруту (когда он может сосредоточиться на окружающем пейзаже), покупок в знакомом магазине (когда продавец не корчит ему сочувственно-печальную мину). Проблема одинокого вечера решается более длительным, чем обычно, измождением тела в спортивном зале, просмотром любимых архивных кинофильмов и приёмом капсул мелатонина с валерьянкой за полчаса до сна. Светодиод мозгового импланта на его левом виске, настроенный на отслеживание уровня дофамина в нервной системе, угрожающе мерцает красным где-то с середины ночи, когда снотворное выветривается и в голове проснувшегося Егора начинается бесконечный внутренний диалог о причинах произошедшего. Но выполнение привычных утренних ритуалов – зарядка, контрастный душ, бритьё и чистка зубов, вкусный завтрак в кафе с видом на четырёхтысячелетних сфинксов на Университетской набережной – исправляет его на стабильный жёлтый. Егор справедливо полагал, что достичь зелёного спектра в ближайшее время ему не суждено.
