Глава 1: Экзистенциальный Ужас Без Кофеина (и прочие радости архивной жизни)
Кофейный автомат в Национальном Архиве Памяти – громоздкая конструкция из пожелтевшего пластика и тусклого хрома, гудящая, как растревоженный улей – снова предлагал «Экзистенциальный Ужас Без Кофеина». Сенсорный экран мерцал рекламными слоганами МинНацБлага. Дэвид Розенберг вздохнул, выпуская облачко пара в кондиционированный, пахнущий озоном и антисептиком воздух. Предполагалось, что название напитка было ироничным, остроумным ходом в рамках ежемесячной кампании «Прими Все Чувства (Безопасно и С Процентами!)». Или что-то в этом роде. Но на вкус эта бурда была просто как… ну, как отчаяние. Слабое, разумеется. Разбавленное. Оптимизированное для минимального воздействия на Национальный Индекс Гармонии, чтоб его леший побрал.
«Никакого ужаса, спасибо, даже без кофеина», – подумал Дэвид и ткнул пальцем в кнопку «Нейтральная Гидратация». Пластик чуть прогнулся под пальцем. Автомат утробно заворчал, словно его застали врасплох столь прозаическим выбором, и выплюнул тонкостенный стаканчик с чем-то прозрачным. Вода? Или ее синтетический эквивалент? На вкус – как дистиллированная пустота, пропущенная через тысячу фильтров и алгоритмов. Лишенная всякого характера, как и большинство сотрудников НацАрхПама.
Со стаканчиком в руке он направился к своему рабочему месту. Сектор «Доцифровые Носители – Повышенная Эмоциональная Опасность». Звучало почти как название парка аттракционов для мазохистов. Воздух здесь был другим – меньше вездесущего «АромаКомфорта №7» (сегодня, кажется, с нотками лаванды и покорности), больше честного запаха старой бумаги, распадающегося клея и, если очень постараться, фантомного аромата пыли веков. Может, просто его личные обонятельные глюки на фоне тоски по чему-то, что не прошло сертификацию МинНацБлага. Равномерный гул серверных стоек, скрытых за матовыми панелями стен, сливался с шелестом вентиляции, создавая белый шум, похожий на дыхание огромного, сытого, но всегда готового к прыжку зверя из кремния и оптоволокна.
Дэвид плюхнулся в рабочее кресло – эргономичное, но неудобное, как и все эргономичное. Его рабочая станция ожила – плоский монитор с высоким разрешением и мерцающий рядом с ним проекционный куб для объемных артефактов. Вот где ждала настоящая работа. Работа по сверке оптимизированного, приглаженного, эмоционально кастрированного прошлого с его неудобным, колючим оригиналом. Абсурд, возведенный в ранг государственной политики.
Сегодня на очереди была фотография. Пожелтевший прямоугольник картона. Митинг в Тель-Авиве, конец двадцатого. Шумный, злой, живой. Лица людей – не маски «Безмятежной Целеустремленности», а гримасы гнева, спора, страсти. Опасные эмоции. Неэффективные. Подлежащие санации.
