Глава 1: В которой Борис сравнивает израильские раскопки с подмосковной дачей и находит нечто подозрительно нерукотворное
Знаете, двадцать пять лет в Израиле – это срок. За это время можно вырастить детей, посадить дерево (если найдешь, где его воткнуть, чтобы соседи не возражали) и даже почти научиться понимать, что кричит кассирша в супермаркете. Меня зовут Борис, я прибыл на эту благословенную землю из города, где полгода зима, а остальные полгода – подготовка к зиме. Теперь я живу в Нетании, где полгода жарко, а остальные полгода – очень жарко. И я до сих пор не могу отделаться от ощущения, что попал в какой-то гигантский, шумный и не очень хорошо организованный пионерлагерь для взрослых.
Вот, например, сегодня. Ривка – наша домовая общественница, женщина с голосом громкоговорителя на вокзале и неиссякаемой энергией (куда бы ее направить? На опреснение воды, что ли?) – устроила культпоход. Не куда-нибудь, а на археологические раскопки на пляже. «Боря, ты должен пойти! – прокричала она мне через лестничную клетку так, что у меня завяли кактусы на подоконнике. – Это же наша история! Прикоснись к корням!»
Я к корням прикасался в Подмосковье, когда копал картошку на даче у тещи. Зрелище было примерно таким же: яма, земля, люди с лопатами (только там они были трезвее, кажется). Но Ривку переспорить – это как пытаться остановить поезд голыми руками. К тому же она пообещала Якову, нашему молчаливому философу с вечно печальными глазами, домашние пирожки. Яков ради пирожков готов был бы и на раскопки шумерских цивилизаций отправиться. Пришлось идти.
Сами раскопки выглядели именно так, как я и ожидал: неглубокая траншея в песке, лениво ковыряющиеся студенты, похожие на жертв теплового удара, и веревочка, символизирующая границу между «древней историей» и обычным пляжем, где через пятьдесят метров уже жарили шашлыки. В России на таком месте давно бы поставили забор из профнастила и повесили бы амбарный замок. Здесь же – веревочка и всеобщее благодушие.
Ривка немедленно вступила в бой со студентом-археологом, доказывая ему, что найденный им черепок – на самом деле часть Ноева ковчега (или что-то в этом роде). Яков нашел единственный клочок тени и принял позу мыслителя Родена, кажется, уснув в процессе. А я… я просто стоял и думал, чем эти раскопки хуже или лучше той ямы, которую вырыли у нас под окнами рабочие водоканала три месяца назад и с тех пор так и не закопали.
Машинально я пнул носком стоптанного сандаля небольшой камень. Он отлетел, и под ним обнаружилось нечто. Не ракушка. Не осколок бутылки. Не очередной древний черепок с невнятным узором. Это была штука размером с мыльницу, идеально гладкая, темно-серая, с какими-то тонкими, ровными, как по линейке, бороздками. Она выглядела так, будто ее только что извлекли из заводской упаковки где-нибудь на секретном оборонном предприятии под Тулой, а не выкопали из песка рядом со Средиземным морем. Слишком аккуратно. Слишком… не по-нашему. Не по-израильски, в смысле. У нас если что-то делают, то обязательно чуть-чуть криво, зато от души. А тут – ни сучка ни задоринки.
