Часть 1. Надежда
– Сегодня рыбы нет, – вздохнул Марк, возвращаясь к жене. Он швырнул на землю старую сеть, и та бессильно шлёпнулась в пыль, свернувшись в жалкий комок прорванного льна. Даже если редкая рыба и попадется, дырявое полотно не удержало бы и малька – нити расползались от малейшего напряжения, а узлы, завязанные еще его отцом, давно ослабли. Нужно было ехать в город за новой. Но не покупать – на это не было ни одной монеты. Украсть, выменять на последние запасы зерна, выпросить в долг… Что угодно, лишь бы не смотреть, как Аркина с каждым днем становится все бледнее.
Сам Марк был когда-то крепким, широкоплечим мужчиной с руками, способными вытащить из воды сеть, полную рыбы, и глазами, в которых светилась надежда. Теперь же Марк – это тень былого себя. Не смотря на то, что ему всего 35 лет, его плечи ссутулились под грузом неудач, а еще недавно сильные руки стали костлявыми и жилистыми, с пальцами, искривленными от бесконечной работы. Лицо, обветренное и покрытое глубокими морщинами, напоминало высохшую кору дерева. Губы плотно сжаты в вечную гримасу недовольства, а в глазах – пустота, приправленная горькой злостью. Волосы, некогда густые, теперь редкие, торчат в разные стороны, будто он перестал замечать даже собственную внешность. Одежда на нем – поношенная, заплатанная, пахнущая дымом и рыбой.
– Ничего, светлейший Князь скоро обязательно пришлет провизии. Он не оставит своих подданных в беде, – улыбнулась Аркина, прижав ладонь к округлившемуся животу. Губы ее дрогнули, но в глазах теплилась непоколебимая вера.
Марк нежно обнял ее за плечи, ощутив под пальцами кости, проступавшие сквозь тонкую домотканую рубаху. Он поцеловал жену в лоб, задержавшись на миг, вдыхая запах полыни и теплого хлеба, что еще оставался в ее волосах. Аркина была его якорем, без нее он бы давно сдался – а в Белопустыне отчаяние убивало быстрее, чем голод.
Марк замер на краю двора, пальцы судорожно сжали плетеные прутья корзины, готовые рассыпаться в труху от одного неловкого движения. Перед ним, словно призрак прошлого, стоял их дом. Вернее, его тень – кривобокий, почерневший скелет, который когда-то был их крепостью. Ветер гулял сквозь щели в стенах, издавая тонкий, протяжный стон – будто сама Белопустыня оплакивала их былую жизнь. Стены, раньше крепкие и ровные, теперь перекосились, будто невидимый великан в ярости толкнул избу набок. Бревна, когда-то золотистые от свежей смолы, почернели от времени и сырости, покрылись трещинами, словно морщинами на старом лице. Крыша, которую Марк крыл добротным тростником, теперь зияла дырами. В нескольких местах торчали жалкие заплатки из коры – последняя попытка хоть как-то укрыться от дождя. Единственное окно, крошечное, с мутным стеклом, мерцало тусклым светом. Внутри догорала свеча – последняя из их запасов. Скоро они останутся в полной тьме. Забор, выкрашенный в голубой цвет, как у всех счастливых семей в деревне, теперь представлял собой ряд покосившихся жердей. Краска облупилась, обнажив серую, прогнившую древесину. Но самое страшное – это дверь. Та самая, через которую Марк десять лет назад на руках внес молодую жену. Теперь она висела на одной петле, скрипя при любом порыве ветра.
