Все началось с глухого топота. Витя уже проснулся, а в ушах еще отдавались гулкие удары конских копыт, слышалось нетерпеливое всхрапывание, во рту как будто ощущался привкус степной пыли, а перед глазами короткими вспышками возникал крутой бок гнедого битюга. Казалось бы, ничего особенного, сон как сон. Даже фрагмент, а не целая картина. Но почему-то Витя никак не мог подняться с кровати, казалось необходимым вспомнить, был ли на коне всадник? И эта мысль важнее наступившего утра, важнее потребности идти на работу, важнее бумеранга реальности, который снова вернулся в Витину руку. Бумеранг возвращается, только если охотник промазал. Каждый вечер, ложась спать, Витя мысленно запускал этот бумеранг, надеясь, что там, в нави он, наконец, собьет нечто способное придать осмысленность явному бытию. Ему казалось, что во внешнем мире чего-то не хватает, кто-то вытащил несколько камешков мозаики и картина осыпалась. Поэтому теперь у него перед глазами нечто неопределенное, калейдоскопический мир, постоянно развертывающийся произвольный орнамент. Зрелище хоть и увлекательное, но чересчур беспорядочное. Жить в хаосе Вите не хотелось. Мысль о том, что он лишь управляемый элемент в бесконечной игре производительных сил природы нисколько не успокаивала. Есть мир, точка и рычаг. Нужно только отыскать их. Витя не сомневался, что задача эта выполнима. Потому и полагался на сны. Расчет казался ему вполне логическим. Сознание ничего не упускает, но воспроизвести в конкретном образе можно далеко не всё. Закрома подсознания открываются во снах, значит к ним и нужно обращаться. Беда только в том, что контролировать сновидения никак не получалось. Даже запоминать – задача не из легких. Раз за разом Витя просыпался в той же реальности, с тем же бумерангом. Откровение не спешило подрумянить своими лучами мутные картины Витиных снов. И вот, наконец, появилось что-то реальное. Вроде бы чушь, какая-то лошадь. Сказать кому – засмеют. Однако Витя верил интуиции. Сколь бессмысленной не казалась бы часть, это ни как не отражалось на значимости целого.
Умываясь и готовя завтрак, он все еще видел этого коня и будто бы даже ощущал порывы вольного ветра и веселую воинскую тревогу, накатывающую за секунду до атаки. Такое состояние духа Витя любил больше всего. Бодрая злость, словно воля сосредотачивалась на блестящем острие тяжелого копья. Эти ощущения – лишь следствия, причиной же являлся сон. Почти осязаемое видение, которое Витя ни за что не согласился бы считать полубредовым мороком. Такие сны он называл просветами. Как будто маскировочная сетка, накинутая на мир, вдруг разошлась и в открывшуюся щель виден настоящий мир, умело спрятанный за тысячами слов, определений, концепций, матриц и установок. Сегодня уголок явно приоткрылся.
