…Стало быть, умер.
Наставник Белза умер. В своей постели, как и хотел, в собственной, на заработанные деньги купленной квартире в центре Вавилона, и жена даже не заметила, как отошел. Просто перестал дышать, в чем она удостоверилась лишь наутро, да и то не сразу.
Мертв. И ничего с этим поделать нельзя.
Асенефа посмотрела на себя в зеркало, прежде чем занавесить его марлей. Будто прощалась. Увидела глаза иконописной красоты, в двойных кольцах ресниц и усталости. Рот увидела, маленький, узкогубый. Остренькие скулы. Такому лицу только вдовий платок и впору. Поглядела – даже не вздохнула. И закрыла свое лицо ржавой от пыли марлей. А других зеркал в доме не было.
Ушла в кухню, там засела. Сварила себе кофе. Потом еще раз сварила кофе, но допивать уже не стала – сердце забухало в горле. Пусто на душе и спокойно. И делать ничего не хотелось. Рука не поднималась делать что-то. По телефону позвонить разве что?
Ну, и куда звонить – в милицию, в «скорую»? Нелепость и того, и другого очевидна. Он умер.
Что, спрашивается, делать здесь милиции?
– Уважаемая госпожа Смерть, вам придется последовать за нами. Вы подозреваетесь в совершении преднамеренного убийства.
– Я не стану отвечать на вопросы, пока не позовут моего адвоката.
Тут же и рыло адвоката вылезет… Известно, каков адвокат у Смерти.
…Потом врачи – как приходили они всю жизнь из районной поликлиники (да и из ведомственной, от Оракула кормившейся, тоже):
– Анальгин с амидопирином три раза в день после еды… и хорошенько пропотеть…
Она посмотрела в раскрытую дверь кухни. А он остывает – там, в спальне.
Залпом допила кофе, только сейчас поняв, что забыла положить сахар. Решительно отодвинула табуретку, чтобы не мешала, и водрузила себя на колени, лицом в сторону прокопченной вентиляционной решетки под потолком в углу кухни, где по достоверным данным компаса находился восток.
Глубоко вздохнула. Итак…
– Отче наш, который на небесах… Раз ты – наш отец, значит, мы все – братья и сестры, так, получается? Нет, это неправильно. Неправильно, потому что в сердце своем я чувствую иначе. Ведь ты заглядываешь иногда в мое сердце, Господи? Тогда ты знаешь, что я стала бы лицемерить, говоря: «отец наш». Я – Асенефа, ты помнишь меня? Мне дали имя египтянки, жены этого раздолбая Иосифа, который сны толковал. Удачно толковал, на чем и поднялся. Совсем как мой Белза. Он мертв. Вон, в комнате лежит, можешь полюбоваться. И скоро набегут все его бабы, не сомневаюсь. Завоют. Мои сестры, если уж ты – наш отец.
Ну ладно, Манефа – она моя сестра. Моя настоящая сестра, кровная и единоутробная, и даже молочная – все разом. Я ее люблю. Он трахался с ней, когда она только-только приехала из Кадуя поступать в институт, молоденькая была, нежная. Лучше уж с ним, чем с этими козлами из ихнего института.
