Поезд №74, Москва–Свердловск, полз через спящую осеннюю Россию. За окном плацкартного вагона мелькали черные силуэты лесов, изредка прорезаемые тусклыми огоньками далеких деревень. Холодный дождь стучал по стеклу, ритмично и монотонно, сливаясь со скрежетом колес и гулом старых вагонных рам.
Алексей прислонился к прохладному стеклу, пытаясь сосредоточиться на книге. Том был увесистый – «Революция в Физике: От Эйнштейна до Ферми». Исторический очерк о рождении квантовой механики и атомного проекта. Чтение не клеилось. Усталость после недельной командировки в столицу тяжело давила на веки. Он отложил книгу на колени, потянулся к остывшей жестяной кружке с чаем, который давно превратился в коричневую воду. Взгляд упал на блокнот, лежащий рядом – там были бессвязные заметки, мысли, которые он хотел записать свежими, но так и не собрался.
Вагон был полупуст. На верхних полках храпели двое; напротив, на нижней, сидел какой-то мужчина, закутанный в темное пальто, и смотрел в окно, точнее, сквозь него. Алексей мельком отметил его появление на предыдущей станции – тихий, незаметный, с потрепанным вещмешком цвета хаки. Старик. Очень старый, лет за семьдесят, но выглядевший куда старше. Лицо, изборожденное глубокими морщинами, казалось высеченным из серого камня, а согнутая спина говорила о неподъемной тяжести лет или иного груза.
Алексей снова взял книгу, пытаясь вчитаться в главу о принципе неопределенности Гейзенберга. Но его внимание упорно ускользало. Он чувствовал на себе чей-то взгляд. Поднял глаза.
Старик сидел напротив, но больше не смотрел в окно. Его острый, не по годам пронзительный взгляд был устремлен прямо на Алексея. А точнее – на книгу у него на коленях. Взгляд этот был странным: в нем читалась не просто любознательность, а какая-то болезненная, почти лихорадочная напряженность. Старик нервно постукивал костяшками пальцев по колену, а его левая рука постоянно тянулась к запястью правой.
Там, поверх рукава грубого свитера, виднелись старые механические часы. Массивный стальной корпус, потертый ремешок. Качественные, когда-то дорогие, но теперь носящие следы времени и небрежного обращения. Старик посмотрел на циферблат, потом резко поднял голову, его глаза метнулись к часам в торце вагона, которые показывали 23:15. Он нахмурился, губы его шевельнулись, словно он что-то беззвучно подсчитывал. Снова взгляд на свои часы. И снова – на вагонные. Повторялось это раз за разом, с нарастающей тревогой.
Алексей почувствовал неловкость. Может, старик заблудился во времени? Или просто чудак? Он снова попытался углубиться в книгу, но ощущение не проходило. Взгляд, как буравчик, сверлил его.
