Ночной выезд
«Честь имею довести до вашего превосходительства следующее: в одна тысяча восемьсот пятьдесят втором году, в марте мещанин Селифанов был арестован по подозрению в участии в тайном обществе, преследующем преступные цели…» – размеренно бубнил монотонный голос. Его заглушил другой, чуть более басовитый: «Предлагаю вашему высокоблагородию с получения сего немедленно приступить к производству о прописанном следствия…» И тут же, перебивая второго на полуслове, включился третий: «Несмотря на то что нет положительных данных для данного обвинения, дополнительно выдвинуто обвинение в составлении политической нелегальной литературы…» Резкий вибрирующий звук прервал поток старорежимных канцеляризмов. Андрей вскочил, плохо соображая, где находится и что, собственно, происходит. Впрочем, родной кабинет узнал довольно быстро даже в темноте: короткий диван, на котором еще пару секунд назад он спал сном праведника; массивный сейф; стол и на нем заходящийся в надрывном звоне телефон. А, чтоб тебя! Только-только задремал! Он снял трубку и недовольно буркнул:
– Гришин у аппарата.
Деревянкин, дежурный по МУРу, устало сообщил:
– На выезд… Труп… Криминал…
– Иду.
Андрей ненавидел суточные дежурства по главку, которые всегда выбивали из колеи и, главное, были, на его взгляд, абсолютно бессмысленны. Что толку выезжать с дежурной группой на место преступления, если потом по делу будет работать кто-то другой? Иногда везло – труп обнаруживался на курируемой территории. Все-таки не на дядю пашешь, а на себя любимого. Хотя, о каком везении можно говорить, когда речь заходит об убийстве… Он тряхнул головой, чтобы окончательно проснуться. Шейные позвонки обиженно щелкнули. От лежания в неудобной позе в различных частях тела вечно что-то затекало и неприятно похрустывало, но уж лучше так, чем кемарить, сидя на стуле. Этот облезлый диван – древнейший из знакомых Андрею представителей славного семейства мягкой мебели – был предметом зависти многих. В других кабинетах ребятам, бывало, приходилось «отдыхать» и на столах. А что поделаешь, если забота об удобстве личного состава не входит, да похоже и никогда не входила, в компетенцию руководства. Гришин вспомнил недавние голоса в ночи и недобро покосился на видавший виды диван. Уж не по твоей ли милости, старая развалина, мне почудились те странноватые монологи? Впрочем, извини, дружище. Погорячился. Должно быть, накопившееся утомление сказывается, вот всякая чушь в голову и лезет… Ладно, хватит об этом. Как ни верти, а надо идти.
По пути он заскочил в туалет, наскоро ополоснул лицо холодной водой и только вслед за тем посмотрел на часы. Без двадцати пяти три. И сорока минут не прошло после возвращения с предыдущего выезда. Отчего-то вспомнился бархатный баритон Розенбаума… Старый Герц еще «жмура лабает»… Что-то нынче маловато их на мою голову, жмуров тех! Всего-то, трое и было. Хотя, нет – вот уже и четвертый нарисовался. К тому же до утра еще уйма времени. Ах, какие мы ироничные! Да-а-а… Очерствел ты душой, Андрей Иванович, и шуточки твои становятся все тупее. Но самое печальное, что у данного явления есть очень неприятное, зато вполне конкретное название – «профессиональная деформация». Он невесело ухмыльнулся и направился к лестнице. На самом деле, четвертый выезд за семнадцать часов – это не маловато, а скорее уж многовато. Обычно за сутки по Москве бывало два-три криминальных трупа, на которые посылали дежурную группу ГУВД. А сегодня что-то совсем задергали, поневоле ехидничать начнешь. Надеялся хоть часок вздремнуть, и, будьте любезны, получите очередной облом. Как тут не язвить?
