Рыжий кот осторожно тронул лапкой золотую спинку солнечного луча и довольно чихнул. Он впервые прикасался к солнцу. Там, в его мире разноцветных картинок и галоотражателей, даже приблизительно нельзя было представить это расслабляющее каждую клеточку тела счастье. Холод и опасность мёртвых пространств ватным одеялом окутывали жилые зоны и проникали даже во сны…
«А быть котом совсем не так плохо, – подумал рыжий, облизав усы, – Подумаешь, хвост. Зато, какие когти!» Он громко муркнул, перекатился на спину, выпустил из мягких подушечек острые крючочки и зажмурился от живого тепла.
Солнце!
ДЕРЕВЕНСКИЙ ДОН КИХОТ
Осколок первый
1976
Петухи тоже были рады пробуждению солнца. Они орали так упоённо, что воробьи стайками слетали с окрестных тополей, возмущённо чирикая.
Деревня, нехотя, но привычно, просыпалась, помня, что лето зиму кормит, и как посеешь, так и пожнёшь. Суеверные старухи, крестясь, ковыляли в сторону церкви, тихо перешёптываясь о «наближающемся конце света», предсказанном святым старцем Никодимом из Афона в следующем 2000-ом году. Женщины помоложе выгоняли на выпас коров или спешили по своим невпроворотным делам, которых всё равно было не переделать.
Возле одного из живописных домов (живописность ему придавала искусная резьба оконных наличников и буйно разросшийся цветник), сидели рядком на лавочке две старухи. Они так давно и долго знали друг друга, что разговаривать им, в сущности, было не о чем. Гораздо приятнее было молчать, прислушиваться к мычанию стада, щебету птиц и тихому шагу времени, похожему на пересыпающийся песок в солнечных часах.
Одна была худая, даже высохшая, неразговорчивая, с всегда поджатыми губами и недоверчивым взглядом. Вторая – весёлая, маленькая, круглая как колобок, болтушка и сплетница. Своей дружбой они парадоксально подтверждали популярную теорию о совместимости несовместимостей или, проще говоря, о сходстве противоположностей. Так неразрывно дружить дано только очень разным людям, хотя сами старухи, наверное, о том и не догадывались.
– О-о-х… как болит проклятущее… – маленькая виновато потёрла ладонью колено, – Всю ночь крутило. И так сна уж нет никакого, так ещё и на тебе бабка, радуйся! А слышь, чё скажу тебе, Михална, – она неожиданно оживилась от пришедшей ей на ум мысли, – Гришка то, Воронцов, опеть вчера орал как самашедший!
– Чего?
Только очень проницательный человек смог бы разобрать интерес в безразличном вопросе Высокой.
