Свинцовый рассвет вполз в крошечную комнатушку сквозь щель в потершихся шторах, не принося света, лишь подчеркивая серость. Он упал на пустую кроватку в углу, на которой все еще висел растянутый комбинезон с улыбающимися динозавриками. Упал на пыльную поверхность комода, где в единственной рамке застыл момент невозвратного счастья: она, Марк, и маленькая София, смеющиеся под летним солнцем где-то у давно пересохшего озера. Упал на Алису, сидевшую на краю своей кровати, склонившуюся под невидимой тяжестью, которая с каждым днем становилась все плотнее, все реальнее.
Три месяца. Всего девяносто дней, как ее мир превратился в пепел и обугленные обломки смысла. Автобус. Гололед. Водитель уснул. Марк и София ехали к бабушке. Алиса должна была быть с ними, но задержалась на работе из-за срочного отчета. Эта «задержка» спасла ей жизнь и обрекла на ад. Иногда, в самые темные минуты бессонницы, она думала, что смерть была бы милосерднее.
Она сжала кулаки, впиваясь короткими ногтями в ладони. Боль была слабым, но реальным якорем. Без нее ее уносило – в воспоминания о смехе Софии, о тепле руки Марка, о запахе его одеколона, который еще витал на его свитере в шкафу, который она не могла заставить себя убрать. А потом – в бездну горя, черную, липкую, бездонную. И в страх. Постоянный, грызущий страх перед… всем. Перед будущим, которого не было. Перед настоящим, которое было невыносимым. Перед цифрами.
Цифры. Они висели над ней, как гильотина. Медицинские счета после попыток спасти Марка и Софию в реанимации. Похороны. Кредиты, которые они брали, мечтая о расширении, о комнате для Софии. Ее собственная зарплата младшего бухгалтера в душной конторе «Городские Сети» едва покрывала проценты. Долги множились, как грибы после дождя, высасывая последние силы, последнюю надежду. Коллекторы уже звонили не только ей, но и ее немногим оставшимся друзьям, ее сестре. Стыд был таким же острым, как горе.
Алиса встала. Движения были механическими, отработанными за эти три месяца ада. Холодный душ, который не смывал усталость. Старая футболка Марка, слишком большая, пахнущая пылью и тоской. Миска безвкусных хлопьев. Она смотрела на них, чувствуя, как ком подкатывает к горлу. Есть не хотелось. Организм требовал топлива, душа – забвения. Она заставила себя проглотить несколько ложек.
Перед выходом она остановилась у комода. Палец дрогнул, коснувшись холодного стекла над улыбкой Софии. «Прости, солнышко,» – прошептала она, голос сорвался в хрип. Слез уже не было. Источник, казалось, иссяк, оставив после себя лишь выжженную пустыню. Она натянула поношенное пальто и вышла в серый, промозглый мир.
