Аля
– Омега, – безапелляционно заявил суровый блюститель порядка в форменном пиджаке с нашивками бюро контроля. Он взял со стола пластиковую карту – мой идентификатор – чтобы поставить печать.
Я чуть не задохнулась от ужаса. Нет, нет и ещё раз категорическое нет! Только не омега! Взгляд мой был прикован к штампу, готовому перечеркнуть всё, к чему я так стремилась. Резко сорвалась со стула, повисла на руке мужчины и жалобно взвыла:
– Прошу, не ставьте эту печать. Умоляю! Вы же понимаете, что меня иначе не возьмут на работу. Прошу, умоляю!
Злой и сердитый взгляд опалял, заставляя подчиниться. Офицер требовал, чтобы я покорно села на стул, как он и приказывал до того, но я продолжала умолять, унижаться, даже ревела. Но мужчина был явно привычен к подобному, потому что, стряхнув меня со своей руки, мстительно громко поставил печать на карту, и несмывающиеся чернила впитались внутрь, перечёркивая моё будущее.
– Свободна, уходи.
Он пододвинул карту к краю стола, чтобы я забрала её. Сжав руки в кулаки, я смотрела на печать позора. Поднимать руку на омег альфы не имели права, поэтому я и чувствовала себя безнаказанной.
– Сволочь, чтобы у тебя все дети родились омегами, – вырвалось у меня, но карту я взяла, заметив, как дёрнулся мужик. Да, он сильный и важный альфа, зачем ему в семье омеги. Мы же бич общества, проказа.
– Глупая, – выдохнул мужчина, снимая фуражку и поправляя волосы, прежде чем вернуть головной убор на место. – Лучше займись поиском альфы. Нечего тут драму разыгрывать.
Я вышла из бюро вся в слезах. Вот так и закончилась моя жизнь, толком не начавшись. Подняв голову к голубому небу с проплывающими по нему белыми облаками, я выкрикнула в сердцах:
– Будьте вы прокляты, профессоры Мстилов и Огарков! Если бы вы знали, что натворили!
Меня аккуратно толкнули, чтобы я освободила проход в бюро. Я видела, с каким презрением теперь смотрели на меня альфы. Они чувствовали мой запах, который появился только сегодня утром, и знали, что я омега.
А я ведь верила до последнего, что злой рок обойдёт меня стороной. Свечки ставила, молила Господа отвести постыдную участь, хоть священник и вещал, что омеги – это дар небесный для всего человечества. Ага, как же! Видимо, зря я тогда ухмылялась во время службы, молитвы мои оказались неуслышанными, а я потеряла веру в бога.
Мутаген проявляется не сразу, а только в возрасте от восемнадцати до двадцати одного года. Именно в этот период становится ясна дальнейшая судьба человека. Это мой третий поход в бюро контроля. Первые два года ген спал, и родилась надежда. Робкая, маленькая, она грела меня каждый день.
