Андрей всегда считал, что тишина – это просто отсутствие звука. Пока не купил тот самый дом на окраине Петербурга. Это был старый особняк, перестроенный в 90-е под студию звукозаписи, а потом заброшенный. Акустика там была феноменальная.
Андрей перевез туда всё свое оборудование: мониторы, дорогие микрофоны, синтезаторы. Он искал «идеальный звук» для своего нового альбома. Но в первую же ночь понял: дом не пустой.
Он сидел в наушниках, сводя дорожку, когда краем глаза заметил движение в огромном старинном напольном зеркале, которое стояло в углу аппаратной. Зеркало было мутным, с патиной по краям, и он собирался выкинуть его завтра же.
Андрей снял наушники. Тишина навалилась на уши, как плотная вата. Он повернулся к зеркалу.
В комнате он был один. Но в зеркале…
В зеркале комната выглядела иначе. Там не было его аппаратуры. Там горели свечи. И там, в кресле, где сейчас сидел Андрей, сидел *кто-то другой*. Мужчина в сюртуке XIX века. Он держал в руках скрипку, но не играл. Он смотрел прямо на Андрея из зазеркалья.
Андрей моргнул – видение исчезло. Осталось только его собственное бледное отражение.
– Показалось, – прошептал он. Голос прозвучал неестественно громко.
Он снова надел наушники и нажал *Play*. И тут его прошиб холодный пот. На записи, поверх его битов и басов, была прописана скрипка. Та самая, которую держал мужчина в зеркале. Она играла мелодию, от которой кровь стыла в жилах. Мелодию, которую Андрей *никогда не записывал*.
Он вскочил, подбежал к зеркалу и коснулся стекла. Оно было не холодным. Оно было теплым, как человеческая кожа. И пальцы не уперлись в преграду – они начали медленно, как в густой кисель, проваливаться внутрь.
Андрей замер. Сердце колотилось где-то в горле, но он не отдернул руку. Ощущение было странным: не влага, не ветер, а скорее электрическое покалывание, словно он сунул пальцы в розетку с очень слабым током.
– Ладно, – выдохнул он. – Только одним глазком.
Он сделал шаг вперед. Стекло податливо расступилось, обволакивая плечо, затем лицо. На секунду мир погас, уши заложило, как при взлете самолета, а в нос ударил резкий запах сырости, воска и… ладана?
Рывок.
Андрей пошатнулся и едва не упал. Он стоял в той же самой комнате, но она изменилась до неузнаваемости. Никаких акустических панелей на стенах, никаких мониторов Yamaha и микшерного пульта. Стены были обиты темной тканью, окна занавешены тяжелыми бархатными портьерами. Единственный свет давали массивные канделябры на полу и на столе.
В комнате было холодно. Изо рта Андрея вырвалось облачко пара.
