ПРОЛОГ
Четыре утра — час волка, когда ночь сдает стражу дню.
Шустрая гаичка выпила каплю дождя, сверкающую в чаше из желто-бурого листа; чем-то встревоженная, прислушалась. Но лес молчал, лишь звонкоголосый птичий гам нарушал тишину. Успокоенная, пичужка пробежала по тоненькой веточке, перевернулась и повисла, раскачиваясь вниз головой. Ковер из вереска накрыл лазурное небо в легких перышках облаков, а прямо перед ней неведомо откуда появилась волчья морда. Лобастая, блестящая, черная — такого же цвета, как шапочка на голове у гаички. Волк этот был гораздо крупнее обычного зверя, а глаза у него были человечьи. Темно-стальные, недобрые глаза. Пташка оцепенела от ужаса в ожидании немедленной смерти, однако зверь ничего не сделал, даже не зарычал, лишь втянул носом воздух.
Гаичка вспорхнула и унеслась в чащу, а волк порысил дальше, через розово-лиловое море, и пропал так же бесшумно, как появился. Лишь роса опадала по его следам, да бирюзовые в шоколадных прожилках и оранжевых крапинках бабочки взлетали там, где он проходил, трепетали в чистом небе, а затем присаживались обратно.
Зверь миновал пустошь, пролесок, сделал широкую петлю, обходя человеческое поселение, и сморщил нос, пересекая лимонно-желтое поле.
Когда к аромату цветов, прелых листьев и тяжести людского духа стал примешиваться запах гари, волк припустил что есть мочи, не разбирая дороги, через бурелом, молодой березняк и заросли ракиты. В один невероятно длинный прыжок зверь одолел синюю ленту реки, добежал до свежего пожарища и замер. Обошел то, что не так давно было домом, поскреб землю на пригорке, заскулил, а затем взвыл так отчаянно, что у живущих поблизости волосы поднялись дыбом. Люди бросились прикрывать ставни и затворять двери, приговаривая:
— Берегитесь! Волк пришел. Волк!..
ГЛАВА 1. Бабушка и пирожки
Брат выбрал красивое место для дома — на склоне холма в излучине реки… Фиолетово-черный узел боли и смерти висел теперь над пепелищем, да хрипло каркали вороны, слетаясь со всех сторон в поисках поживы. Даже кости двух существ прогорели в золу. Ни следа от Мэрвина и от галатки, непонятно кем ему приходившейся. Не вернуть из мира теней ушедшие души.
Было трое братьев, осталось двое. Его небольшая семья сократилась на треть, а Мидир даже не мог сейчас скорбеть — не было времени, не имел права.
Он втянул тягучую влагу земли, прелую стынь болота и запахи людей. Медлить нельзя: к бывшему дому брата спешили охотники, только не за ланью или кабаном. Странно, что не взяли собак. Эх, приветить бы как следует, только…
