Вышла
на крыльцо, сдула непослушную прядь с лица и улыбнулась весеннему солнышку тысяча
семьсот шестьдесят восьмого года.
«После
обеда, если погода не испортится, возьму кисти, краски и нарисую это великолепие»,
– подумала я, подтянув повыше таз со свеже выстиранным бельём. Одной рукой чуть
приподняла платье и стала спускаться по невысоким ступенькам. Деревянные башмаки
громко стучали при ходьбе, я так и не привыкла к ним за десять лет. Они быстро
натирали, иногда соскальзывали и беспощадно стучали по любым дорогам, отбивая
все кости. Иногда я завидовала Оскару, потому что его высокие сапоги казались
намного удобнее моих «кирпичей».
Я
радовалась каждому новому дню, солнцу, деревьям, птицам. Это помогало не думать
о том, что где-то в двадцать первом веке у меня есть родители, сестра с моим
племянником, которому в этом году исполнится десять лет. А может быть, это
племянница? Я до сих пор не имела представления о том, как сложилась их жизнь
после возвращения. Но я любила фантазировать. В моем воображении Айала вышла
замуж за Эрика, а через семь или восемь месяцев (или меньше, я понятия не
имела, какой у сестры был срок, когда она вошла в лабиринт) у них родился
здоровый малыш. Я представляла, как Айала рассказала маме с папой, что с нами
приключилось. Мама с любопытством разглядывала мои рисунки, и по сей день
молится, чтобы я была счастлива.
С
Оскаром мне дико повезло! Я с каждым днём любила его всё сильнее. А повторись
всё снова, я сделала бы тот же выбор. Я ни чуточки не жалела о том, что уехала
с Оскаром в Париж. Была, конечно, одна вещь, приводящая нас в уныние – я не
могла забеременеть. Лекари в этом времени не смогли нам помочь, да и чем они
помогут? Вот бы попасть в наш современный центр планирования. Там бы точно сделали
всё, что требуется для появления чуда. Как-то раз я попыталась намекнуть Оскару
об этом, но он категорически отказался. Он думал, что эта проблема появилась
из-за его возраста. А я упрямо заявляла, что в сорок девять у мужчины всё
только начинается.
Напевая
себе под нос незамысловатый мотивчик, я развешивала бельё и пританцовывала при
этом.
–
Мадам! Мадам Ревекка!
О, а
это Агнис – моя черненькая и пухленькая служанка. Я ее обожала! Этот доброй
души человечек скрашивал мои дни одиночества, когда Оскар отбывал на службу.
Бывали времена, когда я ждала его по два или три года. Ничего общего с нашими
днями. Это на самом деле ужасно.
–
Что же вы это опять затеяли?
–
Прошу тебя, Агнис! Я всего лишь постирала бельё! От скуки, – шутливо отвечала
я. Она всегда злилась на меня за то, что я лезла в ее работу. Да и какая скука
может быть с утра пораньше? Чтобы выстирать всё бельё, мне потребовалось
подняться с рассветом. Она это знала, поэтому ещё пуще серчала.
