Сегодня особый день, не потому, что первые звёзды ярче, а солнце в пустыне жарче, всё прозаичней — сегодня меня продадут.
— Вот лучшая из лучших фиалок знаменитой школы Басиаса! — с такими словами лоснящийся от жира обрезанный (в странах за Великой пустыней их чаще называют евнухами), вывел меня на помост. Скинув сандалии и без того почти ничего не скрывающее покрывало, я заучено, танцующими шажками, на носочках — приблизилась к распорядителю торгов и растерянно замерла.
— Давай, покрутись! Улыбнись! Поиграй же бёдрами! — шёпотом подбадривал он.
Пересилив невесть откуда накатившую робость, я сложила руки над головой, и, привлекая внимание толпы, громко прозвенела серебряными браслетами, с наигранной улыбкой закружившись в обязательном танце — полном непристойных и откровенных движений. Судя по одобрительному свисту, публике нравилось.
— Так, умница, теперь ещё выгни спинку, — с азартом продолжал шептать распорядитель. — Прогнись же ниже, дура... — добавил куда тише, когда ему что-то не по вкусу пришлось. — Ты должна выглядеть самой лучшей!
Поспешно пригнувшись, я как могла старалась, трясла и браслетами, и золотым ожерельем, и всем чем можно, да увы, выше головы не прыгнешь.
— Прекрасная белокурая танцовщица! — прокричал он в толпу, недовольно на меня косясь своими въедливыми глазками. — Гибкая как пугливая лань! Другой с такой мягкой светлой и бархатной кожей не сыскать и во всей пустыне! И всего-то два золотых дебена!
— Три! — сразу донеслось из середины толпы.
— Четыре! — раздалось откуда-то с другого краю.
— А её прозвище?! Так и звенит колокольчиком в ушах! Зайна! — уже заулыбавшись, продолжал он меня расхваливать.
— Пять дебенов! — кто-то поднял руку из первого ряда, словно проснувшись при звуке моего имени. И я узнала его — слугу того постельного, что и должен меня купить. Обнажённая, я танцевала перед ними вчера...
— Значит, пять! — спеша хлопнуть в ладоши, скороговоркой проговорил распорядитель.
— Семь! — вдруг выкрикнули с дальнего закутка чуть раньше звука его хлопка.
Я украдкой глянула на распорядителя. Посерев и скривившись как от самого кислого вина, тот растерянно потирал свои вмиг взмокшие от пота ладони.
— Шагай же живее! Твой господин наверняка уж заждался! — игриво шлёпнувши меня по попе, поторопил расторопный охранник, о нашем с распорядителем заговоре очевидно и не подозревавший. Швырнул мне покрывало и сандалии, да с апломбом и грязным смешком добавил: — Поди, твой новый хозяин уже и десятыми слюнками по такой красотке истёк, выперло там всё у него!
