Дождь начался ровно в полночь, будто кто-то свыше щелкнул тумблером. Вода лилась густо, настойчиво, превращая дороги в бурое месиво. Иван, прижавшись лбом к холодному стеклу маршрутки, смотрел, как капли сражаются за право стечь вниз. Одни – резвые, стремительные – пробивали путь через сор, другие цеплялись за пыль, застревали, растворялись в грязных потеках. «Как люди», – подумал он, и тут же махнул рукой: банальщина.
В салоне пахло мокрым сукном и перегаром. Вчера отмечали «последний день тишины» – так местные называли канун Недели. Традиция требовала шума: бить посуду, кричать в пустые ведра, гонять мотоцикл по огородам. Чтобы мертвые не услышали, как живые по ним скучают.
– Вань, ты ж на смену, – ткнула его в плечо кондукторша Тома, размазывая по куртке пятно от пирога с капустой. – Не проспал бы.
Он кивнул, сгреб в охапку потрепанную куртку с выцветшей надписью «Автопарк №3» и вывалился на улицу. Грязь чавкнула, засосала сапоги по щиколотку. «Хорошо, что Лидка резиновые купила», – мелькнуло, и тут же – колючее: а на какие, интересно, деньги?
Автопарк встретил его гулом моторов и вонью солярки. В углу, под треснувшим плакатом «Водитель – профессия героическая!», копошился Федя. Мертвый.
– Чего встал? – Федор выпрямился, держа в руках ключ на 17. Его комбинезон был чистым, лицо – восковым, без морщин. Трупный блеск. – Помогать будешь или как?
Иван сглотнул. Всегда так: они приходят на работу, словно и не уходили. Федька погиб два года назад – грузовик перевернулся на обледенелом спуске. Но каждую Неделю он тут, в яме, возится с моторами.
– Да я… график посмотреть, – пробормотал Иван, пятясь к кабинету.
– График, – передразнил Федор. Его смех напоминал скрип несмазанной лебедки. – Ты ж как школьница перед экзаменом. Боишься, что они придут?
«Они» – это те, кто не возвращался к станку. Те, кто искал живых.
«Правила просты, – объясняла Лида в прошлом году, закручивая крышку на банке с огурцами. – Не называй их мертвыми. Не спрашивай, «как там». Не провожай взглядом, если уходят за околицу. И главное – не впускай в дом после заката».
Дверь диспетчерской захлопнулась за ним, отсекая Федины шутки. На столе уже дымился чайник – Лида принесла, пока он спал. Брусничный лист, две ложки сахара, на блюдце – пряник в форме звезды. «Чтобы день сладким был», – говорила она каждое утро. Иван ухмыльнулся: пряник съест Тома, как обычно.
Расписание висело криво, угол прихвачен скотчем. Красным маркером обведены рейсы на Шереметьево – туда всегда отправляли самых опытных. Его фамилия значилась в четверг. «Значит, до четверга дожить», – потянулся за кружкой, но рука дрогнула. Взгляд зацепился за часы на стене: стрелки замерли на 8:17. «Сломались», – подумал он. Но часы тикали.
