За десять миль до Тогенбурга кибитку накрыло пеленой ливня. Ненастье собиралось весь длинный летний день, воздух густел, превращаясь в мутный сироп. Но, когда, казалось бы, должно было прийти освобождение с вечерней прохладой, небеса Небытия разверзлись проливным дождём.
Небесные воды быстро загнали отпрысков мамаши Хейген под тент. Дремлющий всю дорогу Гуггенхайм, недовольно ругаясь, втянул свои морщинистые зелёные ступни внутрь фургона. Бруно накинул пропитанный маслом плащ на голову и спину, сидящей на облучке матери.
За несколько минут сухой и наезженный тракт превратился в широкий и мелкий ручей.
– Холиен, слышь, Холиен! А Грандмастер Воды может оторваться от мыслей о всемирном счастье и сотворить большой зонтик? – ехидно поинтересовалась Маттенгельд Хайгуринн, пихнув мокрой рукой зачитавшегося «Алхимией» Эскула.
Я поёжился. С дождём пришёл пронизывающий холодный ветер. Сидящие в фургоне постарались натянуть на себя даже старые шкуры, которыми укрывались по ночам. Мда. До города плестись будем ещё как минимум час-полтора. Дети точно простынут. Ману тратить всё равно придётся, хотя бы для излечения сопливых носов и больных голов. А вспомнив каким противным становится Гуггенхайм с разыгравшимся радикулитом… Уф. Нет. Я пробрался на место, рядом с мамашей Хейген и активировал Щит Воды малой интенсивности, подвесив его над фургоном и лошадьми. А чем коняшки хуже разумных?
Купол сдерживал как воду, так и холодный ветер. Но обмануть термодинамику не удалось. Холод продолжал пробирать до костей. Не хватало схлопотать пневмонию… Бессмертный Целитель, умерший от воспаления лёгких, – это уже какой-то фарс. Зато, кушайте, мастер Холиен, свою новообретённую реальность полной ложкой!
Спине неожиданно стало тепло, и кто-то горячо задышал в ухо.
– О, мастресс Золано, вы проснулись…
– Мастер Холиен, – Эскул услышал едва сдерживаемый зевок, – скоро ли Тогенбург?
– Скоро, мастресс Прима, скоро… – хриплый голос мамаши Хейген, успевшей раскурить свою любимую трубку, вмешался в нашу беседу.
Всё уже было тысячу раз обговорено и решено. Прима Обители Трёх Сестёр за эти дни отошла от ужаса, пережитого в Варрагоне. К монахине вернулось самообладание и даже какая-то аристократическая спесь. Она уже здорово надоела нашей компании своими нравоучениями и попытками помочь Хейген в готовке, а Гуггенхайму – в варке его эликсиров. И преуспела во всём этом настолько, что гоблин и гнома не могли дождаться великого часа расставания в Тогенбурге.
Из кибитки раздалось ворчание Гуггенхайма:
– Сколько раз говорить, Эскул. Не бросай ты так книги! Почитал – заверни в сухую тряпицу. Что за безответственность…
