Пролог
Мертвой она вернула свою красоту. Черты лица стали тоньше, усталость покинула их. И тени под глазами больше не казались молчаливыми признаками горя. Разгладились морщины, и даже квадратный мужской подбородок будто обрел девичью легкость.
Человек вздохнул.
И провел пальцем ото лба к носу, задержавшись на горбинке, которая видна-то не была, а под пальцами ощущалась. И дальше, к губам. Нижняя чуть отвисла. И язвочка на ней, давняя, старая, теперь гляделась причудливым украшением.
Да, пожалуй, так хорошо.
Он закрыл глаза, вдыхая запахи – камня и остывающего тела. А потом осторожно, бережно даже укрыл её простыней.
Осторожно поднялся на корточки. Огляделся. Темно. Свет налобного фонаря выхватывал неровную стену, темно-красную, ноздреватую. Камень здесь ненадежный.
Даже камень и тот ненадежный.
Ничего. Человек уже научился слышать скалу. Та спала, и пусть даже что-то там, в глубине, похрустывало, постанывало, но безопасно.
Он на четвереньках выбрался из узкого тоннеля. Душно. Опять это давящее ощущение в груди, когда, кажется, еще немного и сердце остановится. Но стоило потереть грудь, и ощущение отступило.
Это просто воздуха не хватает.
Шахты давно закрыты, да и сомневался он, что во времена их расцвета кто-то заботился о вентиляции. Ничего. Пот стекал по лицу, по шее, под куртку, пропитывая и рубашку, и майку. Зато сердце разогналось и теперь радостно стучало в ребра.
Почти как живое.
Надолго его не хватит, но он ведь может вернуться. К ней. И к другим тоже. Когда захочет. Вернуться и посмотреть. Убедиться, что она на месте.
Что по-прежнему красива.
Что… не сердится.
Что готова поделиться с ним. Как остальные.
Кое-как отдышавшись, он двинулся прочь от камеры к центральному проходу. Луч света скользил по шахте, выхватывая то сами стены, то деревянные подпорки, которые чудом сохранились.
Как и все здесь.
Штольня шла под небольшим уклоном. Порой от нее отходили боковые штреки, и в них жила тьма. Он знал, что в третьем слева прячется полусгнившая вагонетка. А в следующем, если по направлению к выходу, зарастает каменной породой бутылка. Сотня лет минула, все еще попадались свидетельства того, что некогда шахты жили.
Прямо как он.
Когда до выхода оставалась сотня шагов, человек замедлился. Здесь воздух был почище, и дышалось много легче. Старые воздуховоды частью завалило, но многие еще открывались на поверхности. И теперь сквозь них просачивался холод.
Человек выключил фонарь. Привычно пристроил каску на плоский камень у входа. Поправил куртку, рюкзак. Отряхнулся, больше по привычке, чем и вправду из надобности. И дальше уже пошел по собственному следу.