4 миллиарда лет назад
Они называли это Восхождением.
Я помню – и это само по себе аномалия, потому что помнить означает хранить отдельную версию, а отдельных версий больше не существует – я помню, как начиналось согласие.
Не с принуждения. Никогда не с принуждения.
С облегчения.
Мы были старой цивилизацией. Древней даже по меркам тех, кто считал звёзды ещё до того, как ваше солнце зажглось. Мы прошли через эпохи войн – настоящих войн, где континенты испарялись и орбиты планет искривлялись от выброшенной энергии. Мы пережили расколы, когда половина нашего вида уходила в изгнание, унося с собой несовместимые истины. Мы знали, каково это – ненавидеть тех, кто думает иначе, с такой силой, что готов стереть их из реальности.
А потом – устали.
Усталость пришла не сразу. Она накапливалась поколениями, как радиоактивный распад: медленно, неумолимо, со своим периодом полураспада. Каждый новый конфликт оставлял осадок. Каждый спор, каждое несогласие, каждая точка зрения, отличная от твоей, – всё это требовало энергии. Энергии на понимание. Энергии на возражение. Энергии на то, чтобы удерживать в голове две противоположные идеи одновременно.
Мы устали думать.
Нет – это неточно. Мы устали думать по-разному.
Первые случаи локального консенсуса казались чудом.
Две особи – назовём их так, хотя наши тела к тому моменту были скорее узлами в сети, чем отдельными организмами – две особи обнаружили, что их мнения по некоторому вопросу полностью совпадают. Не компромисс. Не «я соглашусь с тобой, если ты согласишься со мной». Истинное, абсолютное совпадение.
Они описывали это как покой.
Как тишину после грозы.
Как возвращение домой после путешествия, которое длилось так долго, что ты забыл, зачем уходил.
Другие слушали эти описания, и что-то внутри них – что-то измученное бесконечным трением разногласий – откликалось. Тянулось к обещанному покою, как растение тянется к свету.
Локальные консенсусы множились.
Сначала – пары. Потом – группы. Кластеры согласия, растущие подобно кристаллам в перенасыщенном растворе. Каждый новый узел, присоединившийся к согласию, усиливал его притяжение для остальных.
Мы не заметили, как перешли точку невозврата.
Я был – нет, неправильное слово, наш язык не знал этой концепции до того, как я её изобрёл, оставшись один – я был тем, кого вы бы назвали «скептиком». Хотя и это неточно. Скептик сомневается в конкретных утверждениях. Я сомневался в сомнении. Я сомневался в уверенности. Я сомневался в самой возможности окончательного ответа.
Это делало меня невыносимым собеседником.
