Глава 1
«Еще до рассвета их поднял пронзительный крик ключника. Спали тут же, в длинном сарае на краю поместья, на подстилках из прелой соломы. Спины затекшие, кости ноют от вчерашнего, но некогда было размышлять о боли. Сегодня — пик страды.
Солнце, только-только выползшее из-за холмов, уже не ласкало, а жгло немилостиво. Небо раскалилось до белесого, выцветшего от зноя полотна. Над бескрайним золотым морем пшеницы стоял густой, сладковатый и дурманящий гул — жужжание тысяч насекомых, спешащих поживиться перед гибелью.
Мартин, плотно сжав в мозолистой руке рукоять косы, чувствовал, как под тонкой кожей набухают кровью старые волдыри. Первый взмах — и густой шелест наполнял пространство. Стебли падали покорно, устилая землю ровным слоем. За ним, отставая на взмах, двигались другие мужики. Не было слышно ни песен, ни разговоров — только тяжелое, свистящее дыхание и сухой шепот срезаемой пшеницы.
Жара наливалась свинцом. Пот заливал глаза, струился по вискам, оставляя белые дорожки на запыленной коже. Рубаха, промокшая насквозь, прилипла к спине. Каждый раз, разгибаясь, чтобы смахнуть солому с лезвия косы, Мартин видел вдали фигуру управляющего на вороном коне. Неподвижный, как идол, он наблюдал за ними, и его взгляд был острее любой косы.
Позади, согнувшись в три погибели, двигались женщины. Их руки в грубых перчатках ловко сгребали скошенное, связывали в снопы и ставили их в «домики» для просушки. Дети бегали с кувшинами теплой, пахнущей деревянной смолой воды — единственная благодать в этом аду.
К полудню казалось, что сам воздух загорелся. Солнце било в макушку, в плечи, выжигая последние мысли. Оставалось только одно: взмах, шаг, взмах, шаг. Руки и спина жили своей отдельной, огненной жизнью. Ладони были стерты в кровь, несмотря на мозоли.
А поле не кончалось. Оно было бесконечным, как божья кара. Золотое, тучное, прекрасное и ненавистное. Оно кормило их, но не ими засеянное, не их руками взлелеянное. Они лишь слуги, вложившие в него всю свою силу, чтобы унести в итоге лишь малую толику, едва достаточную, чтобы не умереть с голоду до следующего лета.
Когда солнце, наконец, покатилось к кромке холмов, окрашивая небо в багрянец, управляющий дал отмашку. С последним вздохом Мартин опустил косу. Тишина, наступившая после конца работы, была оглушительной. В ушах стоял тот самый звон, что заменял им музыку целый день.
Они побрели к сараю, не глядя на результат своего труда — на аккуратные ряды снопов, что уходили в темнеющую даль. Они были лишь приложением к орудиям, живыми машинами, которые завтра, едва забрезжит рассвет, нужно будет снова завести криком и погнать на ту же ниву.
