Первоцветов. Антон Родионович.
Это моё имя, позвольте представиться.
Слово зимы. Слово власти. Слово смерти.
А эти слова брал под залог старик Отто, живущий в Ямской стороне.
Бережно сжимая в кармане последний гривенник, я пешком проделал весь путь от Васильевского острова, где до того напросился отобедать у своего товарища Рябцева. Стоял промозглый ноябрьский вечер, город окутало густым туманом, который лишь изредка разрывали проносящиеся мимо извозчики. Дорогой я сильно продрог – плечи трясло от озноба, ноги мои застыли, а нос заложило.
Уже оказавшись в Ямской, я позволил себе дать слабину – спустился в питейный подвальчик, и взял стакан чаю и херес. Мужик ещё недовольно торговался, поглядывая на мой гривенник.
– Собака, – сказал я ему, – да ты из-за двух копеек будешь делать сцены?
– Ладно, пий, – проворчал он себе в усы и махнул на меня здоровенной мужицкой лапищей, – жалко тебя.
Выглядел я в ту минуту, должно быть, и правда довольно убого. Голос у меня ломался, гнусавил и дрожал, пальто истрепалось, волосы грязными прядями висели вдоль худого лица. Да и что с того? Разве в таком виде я не был под стать этому клоповнику, в который приличный человек и носу не покажет? Ну, да это последняя ночь, завтра всё уж будет по-другому – и этот мужик, и остальные ещё благодарны мне будут, если хотя бы гляну в их сторону.
Оставшуюся дорогу я пребывал в натянутом и решительном состоянии духа.
Ломбард слов Отто притулился у неприметного тупика по одной из Ямских линий. Здесь было так тихо, что собственные мои шаги гулким эхом разлетались по белёсой дымке на всю округу.
Крепкая дверь, украшенная металлическим вензелем, звонок.
– Кто? – спросил меня хмурый мальчишка подручный, выглянувший в щель.
– По делу, – ответил я.
– Кто, тебя спрашивают? – повторил он ещё более беспардонно.
– Первоцветов. Студент.
На этом дверь закрылась и мальчишка куда-то пропал. Это уж было совсем свинство, но тут ничего не попишешь. Кто в своём праве, за тем и правда. Я стоял на пороге в ожидании, притопывая от холода.
Через некоторое время дверь отворилась и снова появился мальчишка.
– Картёжник? – спросил он.
– Да, – ответил я и улыбнулся.
***
– Антон Родионович, я полагаю? – приветливо вытянул руку Отто, когда меня ввели в тёплую гостиную с кремовыми обоями, дорогими креслами и камином на английский манер. – Знал, вы не поверите, ещё до реформы знал вашего отца. Человек был блистательный, изящный, а какие подавал надежды? Ах, трагедия. И ведь правда, во многих он будил зависть невыносимую, едкую, как копоть, и неизбывную. Признаться, и ваш покорный слуга этим грешил… Ведь даже для меня, подумайте, были закрыты те места, в которые легко, на дружеской ноге, был вхож ваш почтенный батюшка. Что же вы, по делу или от скуки нагрянули?
