Роман Кнуров появился на свет 1 мая 2025 года в щербинском роддоме – как бы в Москве, хоть и в Новой.
Ну, эти подробности он узнал чуть позже, а тогда, в первые секунды появления на свет, Рома видел лишь бедра матери – теплые, нежно-бархатистые на ощупь, трепетавшие в отчаянном усилии.
Большие руки врача приняли его тельце, шлепнули по попе, и Кнуров издал свой первый крик. Жизнь удалась!
Он помнил все – и потное, изнемогшее, но счастливое лицо матери, лежавшей среди смятых простыней, и доброго, усталого доктора Стогова, и то, как сияла акушерка Елена Михайловна, словно сама родила…
Что мог Роман понимать в первый час своего земного существования? Да ничего.
Он слышал слова, произносимые докторским басом и высоким звонким голосом матери, но не разумел это смешение звуков – раскатистых, шипящих, зудящих, переливчатых, – лишь улавливал скрытую в них любовь и заботу.
Потом Ромку запеленали, мама протянула к нему руки, и пищавший сверток передали роженице. Кнуров хорошо помнит мягкое, обволакивавшее тепло маминого тела, и большую тугую грудь, набрякший сосок и вкус молока.
Он чмокал, насыщаясь, елозил ладошками по упругой выпуклости, а его головенку ласково гладила женская рука, вздрагивавшая от слабости…
Эти первые часы бытия, складывавшиеся в дни, врезались в память Роману, как письмена на скрижали. Кнурову было хорошо и абсолютно спокойно, тревоги попросту отсутствовали в его крошечном мирке.
Как будто теплое, уютное море плескалось вокруг, мелкое – не утонешь, и никогда над ним не задувал ветерок беспокойства…
Прошло несколько дней, и у Ромы появился второй родной человек – «папа», «Эдуард Кнуров», «отец ребенка».
Это был огромный, красивый человек. Он громко смеялся, ласково называл маму «хомяком», и все просил подержать «хомячонка». «Светлана» – такое имя было у «родительницы» – светилась радостью и доверяла «Эдуарду Кнурову» свое сокровище.
Кнуров был суетлив и неуклюж. Его сильные руки обнимали сына, прижимали к себе, боясь выронить, а лицо выражало растерянность и смущение, даже смятение от встречи с дитем.
Папа забрал маму с «наследником» из дома родильного в дом родной, сам отнес Ромку в детскую и уложил в кроватку. Жизнь потекла тихо и мирно, раз и навсегда заведенным порядком – скучная, однообразная, семейная.
Отец вечно пропадал на работе, а мама все время была очень занята – готовила кашку для «Ромки-хомки», стирала, гуляла с коляской, наводила чистоту. Кнуров-старший всё порывался помочь с уборкой, но Светлана вежливо гнала его из детской. Генералить ей было не в тягость – мама то и дело напевала веселенький мотивчик или просто улыбалась, разгибала натруженную спину – и смеялась, вызывая ответное агуканье из кроватки.
