Либерия – Север.
Глава1
Дождь в Москве в этот октябрьский вечер был особенным – не серым и унылым, а густым, стиравшим город в размытое акварельное пятно. Он не падал, он висел в воздухе тяжелой вуалью, превращая огни фонарей в расплывчатые ореолы, а звуки машин – в далекое, безразличное урчание. Максим Гордеев стоял у высокого арочного окна архива имени не то Голицына, не то Строганова – он всегда их путал, – и смотрел, как по стеклу ползут жирные, грязные капли, оставляя за собой причудливые, похожие на древние руны, следы. Ему казалось, что этот дождь смывает не только пыль с города, но и все следы прошедшего дня, все мысли, которые он безуспешно пытался извлечь из пожелтевших бумаг.
– Бумажная пыль, – с горькой иронией подумал он, проводя пальцем по запыленному подоконнику. – Я задыхаюсь в бумажной пыли. Мне двадцать восемь, я знаю семь языков, включая мёртвые.
Он отвернулся от окна. Огромный читальный зал, утопающий в сумраке, был погружен в торжественную, почти склепную тишину. Тишину, нарушаемую лишь редким кашлем пожилого архивариуса и шорохом перелистываемых страниц. Свет настольной лампы выхватывал из тьмы лишь его руки да разложенные на столе документы – кипу дел из личного фонда капитана 3-го ранга Артемия Фёдоровича Гордеева, его родного деда. Формально – оцифровка и каталогизация для передачи в военно-морской музей. Неформально – последняя отчаянная попытка Макса найти в себе хоть какую-то связь с миром, который был для него чужим.
Максим снова подумал о том дне на конференции в Питере, когда известный профессор с издевательской вежливостью назвал его диссертацию о палеографических особенностях новгородских берестяных грамот «частным кабинетным интересом, лишённым академической перспективы». Он видел, как коллеги отводили взгляд, и чувствовал, как горит лицо. Тогда он в последний раз попытался объяснить отцу, чем занимается. Тот выслушал его, не перебивая, а потом спросил с плохо скрываемым раздражением: «Макс, ну когда ты уже закончишь с этой своей ерундой? Пора бы и нормальную работу найти, а не ковыряться в древностях».
Дед, герой-полярник, капитан ледокола «Мурманск», прошедший всю войну в составе арктических конвоев. Отец, успешный пиарщик, считавший увлечение сына «старыми книжками» бесперспективным бзиком. И он, Макс, лингвист-теоретик, не нашедший себя ни в академической науке с её бесконечными склоками за гранты, ни в коммерческом переводе, где ценилась не красота языка, а скорость и дешевизна. Сейчас, стоя перед окном архива, чувствовал себя как музейный экспонат, случайно попавший не в ту эпоху. Архив стал его кельей, убежищем от мира, который требовал от него решительных поступков и громких свершений.
