Король был бледен лицом и хладен кожей, словно мрамор могильных плит. Он жил в замке на высокой горе, окруженной непроходимыми лесами, где снег не таял десять месяцев в году, а случайный охотник, сойдя с тропы в сильную вьюгу, мог потерять собственный след и не вернуться к семье.
Никто из смертных не отправлялся к замку Короля без веской причины. О нем ходили слухи, повергавшие слишком чувствительных девиц падать без чувств, а молодых юношей, в чьих жилах кипела кровь – обещать расправиться со злом, распростершим над ними крылья, раз и навсегда. Обещали шумно, стучали кулаками по дубовым столам, потрясали клинками – извести душегуба и колдуна, извести на корню – и разбредались каждый по своим делам. Ведь жизнь Короля бесконечна, а век человека короток и дел в нем не счесть. Но смельчаки находились. Снова и снова.
И снова.
Рассвет брезжил, позолотой и бликами самоцветов пылая на ледяной вуали голых крон деревьев у самого горизонта, пока другая часть подножия еще дремала в тени. Снежный саван за ночь укрыл собой склоны горы, и Король, имя которому было Трейир, осматривал свои владения с высоты балкона.
Сердце его трепетало, грудь вздымалась, насыщая морозным воздухом кровь – такую же бледную, как его кожа. Король видел тысячи тысяч рассветов и закатов, дни сменяли ночи, ночи сменяли дни, люди рождались и умирали, строили города и разрушали, войны омывали алым почву и удобряли плотью павших бойцов – ничто не имело для Трейира значения, кроме этого мига. Вспышки, когда солнечный диск озаряет мир, пробуждая его ото сна. Когда первые лучи света, преодолевая многие лиги, касаются кожи и согревают теплом.
Трейир нависал над парапетом – безмолвный и величественный, будто изваяние искусного гения: каждая складка атласного белого плаща, струившегося с плеч и дальше по каменным плитам, каждый шов на платье Короля, каждый изгиб высоких сапог из мягчайшей оленьей кожи без слов говорили о его принадлежности к монаршему роду. В его льдисто-голубых глазах, казалось, зарождалась буря, безучастная к миру людей, печать презрения касалась тонких бледных губ, стоило Королю увидеть на подъезде к замку новых просителей или героев. В его белых волосах запутался иней, навсегда превратив их в непослушный пучок снежных игл, а длинные ногти отливали на солнце серебром. Среди людей поговаривали, что если отрубить Королю палец и оставить на ночь в хлеву, то к утру ноготь отрастет на целый дюйм чистого серебра, а если подстригать его каждую ночь, ноготь так и будет расти. Но пока все пальцы оставались у Трейира на руках (и ногах), слухи продолжали быть слухами, и ни один смельчак, явившийся к воротам замка, не разбогател на его конечностях.
