«Кто удержит взгляд на льду дольше трёх вдохов,
тот отдаст реке своё имя целиком.
Смотри дважды – на третий отведи глаза.»
– из «Книги мер на Амуре», Дом смотрителей
«Я возвращаю имена тем, кто умеет отводить взгляд.»
– Голос Чёрного Дракона
Правило II: «Не смотри на лёд дольше трёх вдохов».
Лёд лежал от Утёса до моста ровной кожей, удерживая дыхание города. Под ним шла вода, в которой спали названия дворов, ворота пристаней и старые маршруты. Река помнила тех, кто встал на стражу: дом с тяжёлым полом и тёплой печью, людей, у которых руки знали ритм, и музыку, что открывает швы и бережно закрывает их обратно. Этот порядок вырос не из слов, а из работы – свет на опорах, записи на стене, соль у углов, один удар колокола по длинному дыханию. Так закончились события, в которых город перестал звать чужие имена.
Но у перил осталась тонкая белая полоса холода. Она не звенела, не разговаривала, а стирала отголоски звука, глушила опору и делала линию у воды немой. С этой отметки началась другая работа – не объяснения, а удержание. Музыка перестала цепляться за камень у берега; приходилось вести её вдоль фасадов и возвращать на уровень окон. Дом держал улицу. У перил стояло молчание. Так город узнал, что следующий удар придёт не словами, а пустотой.
В новогоднюю ночь лёд на Амуре принял их шаги. Воздух был плотный, свет фонарей стоял на одной высоте, и всё внимание держалось на счёте. Чёрный Дракон, дыхание реки, обозначил меру: «Не смотри на лёд дольше трёх вдохов». Это правило не было угрозой. Это была привычка выживания, телесная дисциплина на краю зеркального слоя, где взгляд быстро теряет своё имя и уходит в чужую гладь. С той ночи правило стало частью города и Дома. Его читали вслух, когда включали лампы, и вспоминали, когда задерживался свет на стекле.

Белое не пришло отдельным зверем. Оно выросло из украденных швов и ровных пауз, из желания назвать пустоту голосом. Белый Регистр поднимал «маску» – не лицо, а каркас из света и отсутствия звука. Эта маска сжимала привычный ритм и пыталась присвоить дыхание города. Чёрный дракон и Белый дракон оставались одной сущностью, вывернутой по сторонам: удар по белой маске отзывался в чёрном теле реки, а сила Чёрного глушила белое, если удерживалась мера. Это не аллегория, а рабочая правда у кромки.
В тот же сезон Дом принял ещё одного хранителя ритма. Девушка с тонкой ладонью, на которой лежал маленький колокол, вошла в Палату Счёта и осталась. Имя её закрепилось в книге. Колокол молчал до нужной минуты, дышал вместе с её грудью и не требовал третьего удара. Отныне музыка без Звонаря считалась половиной голоса. С колоколом «двойка» держалась чище, а «три» оставалось платой, которую не спешили отдавать.