Квадроберы против роботов
(Все и имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны)
Молодой человек в полосатой больничной пижаме с трудом разомкнул веки и попытался осмотреться. Глазам было физически больно, и первые мгновения они отказывались подчиняться хозяину. В белоснежную стерильную палату сквозь окно под потолком падал свет восходящего солнца, который ещё сильнее напрягал зрение. Каморка была три на четыре метра и не содержала никакой мебели – спать тут следовало просто так на полу, на матрасе.
«Сколько я проспал?» – подумал пришедший в себя Михаил. – «Опять наркотой накачали, волки позорные. Мой мочевой пузырь сейчас лопнет. Срочно надо сходить до ветру!»
Парень встал на четвереньки и потянулся, хрустнув спиной. Михаил был крупным молодым человеком – настоящим амбалом-акселератом для своих двадцати лет. Однако из-за густой коричневой бороды он выглядел на все тридцать. Местный медперсонал неоднократно пытался избавить физиономию Михаила от растительности, принудительно сбривая оную, но борода отрастала вновь уже за какие-то пару дней, и в итоге от этой процедуры отказались в угоду оптимизации работы заведения.
Главврач больницы с учёной степенью доктора психиатрии и красивым именем Агнесса Львовна прокомментировала тогда этот случай так: «Всему виной психосоматика – то есть если пациент уверовал, что он бурый медведь, то сколько не бейся, а на данном этапе лечения буйный рост бороды не остановить». Следует добавить, что местные пациенты поголовно считали себя животными, поэтому сама докторша называла себя не иначе как «смотрительница зоопарка».
Вот и сейчас Миша, как всегда стоя на четвереньках – ведь он зверь, а не человек! – посмотрел на пальцы своих рук. Ногти уже сильно отросли, и парня это взволновало – более всего он ненавидел день стрижки ногтей, или, как он сам считал, когтей. Мало того, что упомянутая экзекуция была донельзя унизительна для любого животного, тем более для царя зверей, так ко всему прочему когти стриглись так коротко, что пальцы на лапах потом болели несколько дней.
«Фу ты, ёперный театр!» – выругался Михаил, косолапо выйдя из палаты. Эти слова он адресовал двум другим пациентам, поведение коих выходило за пределы нормы в обычном мире, но было привычным для раннего утра в этом странном учреждении. Сладкая парочка «людей прямоходящих», как здесь называли тех, кто ходил на своих двоих, а не перемещался на своих четырёх, придавались животной похоти в общем коридоре клиники. Выглядело это так: не первой свежести «джентльмен» с отсутствующим от больничной наркоты взглядом, пуская пузыри изо рта и приспустив больничные портки, бездумно сношал свою «леди», сидевшую голой жопой на подоконнике, раздвинув ноги.
