Дика, неуклюжая дворняга песочного цвета с коричневой подпалиной на спине и вытянутой черной мордой с квадратным носом, радостно запрыгала тяжелыми прыжками на неловких раскоряченных лапах по всей комнате, бряцая когтями по линолеуму, как только увидела, что я надеваю уличные штаны. Дело было в том, что вот уже как с два часа она сидела рядом со мной и, повернув морду набок, жалобно смотрела на меня, слегка поскуливая. За окном начинался день, и теплое летнее солнце пустило луч через всю комнату, нагревая стекло окна, диван и мой живот. Я читал «Повести Белкина» Александра Сергеевича и хладнокровно игнорировал все намеки Дики на то, что пора бы пойти прогуляться, а не валяться битый час, пялясь в непонятно что. Поняв, что от жалобного взгляда и красноречивого молчания с интеллигентным тихим поскуливанием мало толку, Дика взвизгнула на самой тонкой ноте какой смогла, да так, что я, увлеченный чтением, дернулся на диване от неожиданного звука. Я скосил глаза на псину. Дика опустила свой черный нос к рыжей костлявой груди и посмотрела на меня невинным взглядом исподлобья.
Поняв, что читать мне не дадут я встал с кровати, потянулся, стянул с раскрытой дверцы шкафа джинсы и принялся надевать их. Затем я присел на табуретку в прихожей, чтобы одеть туфли. Неугомонная собака решила воспользоваться случаем и отблагодарить меня за то, что я не остался глух к ее мольбам. Увидев, что я сижу, она разбежалась с дальнего конца кухни, где шумно и активно хлебала воду из миски, и, полупрыжками преодолев коридор, напрыгнула мне на колени передними лапами и при этом, пребольно задев толстыми тупыми когтями мне по пальцам, лизнула меня в лицо своим огромным, широким, вечно слюнявым языком; дворняга с одного раза обслюнявила мне губы, щеки, нос и лоб. Я сплюнул, вытерся рукавом и в отместку сделал Дике «сливу». Дика от такой взаимной радости обиженно взвизгнула, повалилась на бок и стала тереть передними лапами пострадавший нос, время от времени поглядывая на меня укоризненным взглядом из-под коричневых нависших бровных дуг и длинных ресниц. Я уже надевал куртку, когда она вскочила и, сев, начала колошматить хвостом по тумбочке и стене, как если бы по ним били палкой, выражая этим свое крайнее нетерпение. Ее морда довольно и умиротворенно улыбалась во весь собачий оскал, высунув бело-красный, весь в складках, волнообразный по краям язык, словно и не она минуту назад была на меня в смертельной обиде за подлую «сливу» исподтишка. Я похлопал себя по карманам: ключи взял, телефон взял, бумажник на всякий случай, дикинские поводок и ошейник, – все есть.
