Поезд прибыл на станцию ранним июльским утром. Знакомый запах недолгой утренней свежести и влажной травы напомнил детство. Приезжая из летнего лагеря, Лариса с тревогой искала в вокзальной толпе маму. Тревога была очень сильной, хотя мама никогда не опаздывала, не подводила. Теперь мамы не было, ее похоронили год назад, в страшную жару, от которой и случился у мамы сердечный приступ. На похороны Лариса приехала еще с мужем, теперь уже бывшим. И тогда, сидя за поминальным столом в тесной квартирке с занавешенными зеркалами, откуда-то знала, что вернется, хотя ни развода, ни прочих неприятностей еще не предвиделось.
Мрачный таксист с помятым лицом затормозил перед серой пятиэтажкой. Чахлые клумбы, украшенные лебедями из шин, вызвали у Ларисы мгновенный приступ тоски. Чувство это усилилось, когда, поднявшись на третий этаж, она отперла обшарпанную коричневую дверь и в нос ударил сложный запах сырости, лекарств, затхлой пыли и, кажется, мышей. В мутном зеркале прихожей отразилась высокая худая брюнетка, еще молодая и красивая, но уже навсегда утратившая яркий блеск лучших лет. Ее дорогие часы, чемоданы и обувь выглядели дико в пыльной двухкомнатной квартирке, уже год как нежилой и покинутой не только людьми, но, казалось, даже и привидениями, утомленными долгим одиночеством и пустотой. Все здесь как будто выдохлось, не находя о себе заботы: скособоченные полированные шкафы, коричневый диван, на котором нашли маму, и другой, синий, на котором Лариса прочитала всю школьную библиотеку, кухонный стол, сиротливо пустой, накрытый ветхой клеенкой, ковер на полу, цветочные горшки с навсегда высохшей землёй. Правильно было бы расплакаться, но как-то не получилось. Она быстро вымылась под прохладным душем, нашла на своем месте чистые простыни и уснула на синем диване. Привычный сон начался немедленно, будто и не прерывался.
Вязкая тишина прервалась гулом надвигающейся конницы. Я дал шпоры коню и рванул саблю из ножен. Закричал что было сил: «Оружие к бою!» и услышал сзади чавканье конских копыт по мерзлой слякоти, лязг сабель о ножны. Подняв голову, увидел стремительно приближающихся сквозь туман всадников с красными звездами на фуражках. Преодолел всегдашнее желание зажмуриться. Через секунду можно было уже различить их лица, услышать храп их коней. Вот уже один из них заносит свою кривую шашку и я принимаю чуть вбок от него, перехватив саблю поудобнее. Здесь время, казалось, бесконечно растягивалось, заканчивался воздух в легких. И проснувшись, было не разобрать, то ли сон занимал секунды, то ли всю ночь длилось это томительное мгновение перед первым ударом сабли о человеческую плоть.
