Грозный. Где-то между Ленинским и Старопромысловским районами.
Конец января 1995 года.
В развалинах царили холод и отчаяние. Стоял жуткий запах горелого мяса, солярки, человеческих испражнений и мясной сырой дух бинтов.
Полковник Снегирев посмотрел сквозь щель бойницы на улицу. Там почерневшими закопченными гробами исходили дымком три железные коробки: предпоследние бронемашины 119-го отдельного батальона, от которого и так осталось чуть больше половины. Это притом, что в нем изначально было всего-то три сотни активных штыков вместо положенных по штату пятисот.
Хорошо хоть оружие новое дали…
Хотя черта ли здесь хорошего?
Умирающий в двух шагах майор недавно жаловался Снегиреву, что это оружие им в Моздоке выдавали прямо со склада – в консервационной смазке и не пристрелянное. Он просил хотя бы несколько часов, чтобы привести его в порядок и пристрелять, но их сразу загнали в машины, а через несколько часов этот сводный батальон был уже введен в бой на усиление Сводного полка.
Тут почти все части сводные, или, как уже привычно зло шутят, «сбродные». Не осталось в армии полнокровных частей и соединений. Из дивизии собирается «сводный» полк, куда «забривают» всех, кто не может отвертеться – от юных офицеров только что из училища до особо упорных постояльцев гауптвахт. Но даже в «сводном» виде этот полк укомплектован процентов на шестьдесят от силы… Бывает, что не то что офицеры с солдатами, а даже члены одного танкового экипажа или орудийного расчета знакомились друг с другом уже на марше. Какое, к чертям, слаживание и сколачивание подразделений? Какая боевая подготовка?..
Позиция, где они засели, представляла собой просто старую траншею – обычную, мирную, какую, наверное, рыли аборигены для ремонта теплотрассы.
В качестве тылового рубежа вполне подошла сгоревшая автостанция. На этом клочке земли тесно, плечом к плечу сидели оставшиеся в живых бойцы 119-го. Кто дремал, поставив оружие между коленями, кто нервно догрызал сухпай. Возле пулеметов, выставленных в импровизированные бойницы, дежурили изможденные стрелки.
Тут были почти все, за вычетом экипажей двух последних БМП-2 – полтораста с лишним ставших похожими лиц, в разводах грязи и копоти, в комично торчащей молодой щетинке… Иные – в очках, за которыми блестели усталые испуганные глаза. Совсем мальчишки… Полковник видел – люди буквально на пределе.
За его спиной послышался стон. Там на расстеленных бушлатах умирал командир батальона майор Легойда. Близкий взрыв «Шмеля» пощадил командиру жизнь, но даже сумей они его сейчас каким-то волшебством перебросить в Москву, Легойду все равно ждала бы смерть – сгорело восемьдесят процентов кожи. Все было ясно и без врачей, в батальоне отсутствовавших, и даже не советуясь с ротными санинструкторами, каковых на весь этот несчастный батальон имелось ровным счетом три – такие же сопливые мальчишки из медтехникумов да еще выученные в нынешнее время…
