Кто бы что ни говорил, а красота на Луне просто потрясающая! Ведь у каждой планеты она своя, ни с чем не сравнимая. Как можно не любоваться этим видом? Изломанный ландшафт плавно сглаживается. Чем дальше, тем слитнее, и уже у самого горизонта видится почти идеально ровной, тускло сияющей под лучами низкого солнца поверхностью. А вблизи, насколько хватает глаз, торчат скалы и нагромождения камней, бугрятся уступами застывшие лавовые наросты. Всё под толстым слоем буровато-жёлтой пыли – спокойной, никем и ничем не тронутой. Впадины и прячущиеся от солнца неровности залиты чернильными тенями с резко очерченной границей света и тьмы, словно хранят в себе некую тайну, обещая раскрыть её первому встречному, рискнувшему окунуться в эту совершеннейшую непроглядность. И венчает всё это великолепие абсолютно чёрное, не прикрытое атмосферой небо, усеянное россыпью удивительно красивых, ярко светящихся звёзд.
Семён вдохнул полной грудью. В нос ударил запах нейлона, силиконовой резины с едва уловимой кисловатой примесью пота и прочих «благоуханий» космического скафандра. Атмосферу бы сюда! Насладиться настоящими, природными ароматами, а не дышать этим искусственным амбре. Интересно, какие бы чувства они вызывали? Наверняка не хуже, чем при одном только взгляде на лунный пейзаж. Дикая, первозданная красота. Нетронутый уголок Вселенной…
Эх, освободиться бы сейчас от неудобного, громоздкого скафандра и рвануть вниз по склону, огибая груды бурых камней, обгоняя поднятую босыми ногами пыль, наслаждаясь бьющими в грудь тугими струями рассекаемого воздуха, тихо шелестящего в ушах! Как на Земле бывало, на заимке у отца. Семён любил туда приезжать. Бегал по лесу в одних трусах, скинув ненужные одежды, только мешающие «чуять» живую природу, впитывать её всей кожей, слиться с ней в единое целое. В такие моменты он испытывал небывалое чувство свободы и доселе невиданную, какую-то запредельную силу зверя. Словно и в самом деле становился тем зверем, ощущая себя то волком, то диким кабаном, то сохатым, то рысью, с удивлением и первобытной радостью замечая, как становится более ловким, выносливым, сильным, как обостряются абсолютно все чувства. Видел в темноте, слышал малейшие шорохи, легко улавливал самые разные запахи.
А когда возвращался домой – взмыленный, но посвежевший, словно зарядился от природного источника первозданной энергии, – отец встречал его широкой улыбкой, прячущейся в густой рыжей бороде, и с неизменными словами:
– Ну что, пострел, нарезвился?
