Воздух в зале «Акрополя Памяти» всегда имел одну и ту же температуру, влажность и, Ульбек был почти уверен, вкус. Слабый привкус озона и стерильной пыли, которую не могли победить даже наноассыемблеры, вечно трудившиеся в вентиляционных шахтах. Он провел здесь больше половины своей жизни, и этот вкус стал для него вкусом самой Истории – очищенной, каталогизированной и разложенной по идеальным цифровым полочкам.
Снаружи, за гигантским куполом из умного стекла, раскинулся Эдем. Город-сад, город-мечта. Аэрокары бесшумно скользили по небу, оставляя за собой лишь легкие радужные завихрения. Пешеходы в одеждах, словно сошедших с полотен Альма-Тадемы и эскизов Вёрткина, неспешно прогуливались по мраморным набережным. Из парка доносились торжественные аккорды – видимо, шел прямой эфир симфонического оркестра. Рейтинг у таких трансляций был стабильно высок. Бетховен и Шостакович вытеснили поп-идолов еще лет двадцать назад. Практичность умерла. Давно и бесповоротно. Ее похоронили под барабанную дробь в стиле неоклассицизма и засыпали могилу лепестками генномодифицированных роз.
Ульбек провел рукой по стерильному интерфейсу своего терминала. Сегодняшняя задача была достойна легкой иронии. Оцифровка и «адаптация» полного собрания сочинений философов-постмодернистов конца XX – начала XXI веков. Тексты, полные намеренной усложненности, игры в разрушение смыслов и прочего интеллектуального зуда.
«И все это великое наследие – чтобы в итоге прийти к этому», – беззлобно подумал Ульбек, бросив взгляд на огромный голографический экран в центре зала.
Там шла прямая трансляция «Агоры» – главного философского ток-шоу планетарного масштаба. Двое риторов, облаченных в струящиеся одеяния, напоминавшие то ли тоги, то ли кимоно, вели спор о природе человеческого сознания. Их движения были отточены и пластичны, голоса – глубоки и убедительны, подкреплены легким нейровоздействием, настраивающим зрителя на волну доверия.
– …и потому, – вещал седой ритор с профилем римского императора, – мы приходим к неоспоримому выводу: Антропный Принцип Красоты есть фундамент бытия! Вселенная стремится к осознанию собственного изящества, и человек – ее лучший инструмент! Венец! Зеркало!
Его оппонентка, женщина с лицом, хранящим вечную прохладу мрамора, позволила себе улыбнуться. Улыбка была идеальным инструментом, демонстрирующим снисхождение к чужим заблуждениям.
– Коллега, ваша гипотеза очаровательна в своей простоте, – ее голос был похож на шелест шелка. – Но не кажется ли вам, что вы путаете причину и следствие? Человек не «инструмент». Он и есть сам акт творения, непрерывный и самодостаточный. Искать причину вовне – значит умалять его величие.