– Алик, – сказал Леонид Андреевич, – что вы делаете, когда по незнакомой дороге вы подъезжаете к незнакомому лесу?
– Снижаю скорость и повышаю внимание, – ответил Алик не задумываясь.
Леонид Андреевич посмотрел на него с восхищением.
– Вы молодец, – сказал он. – Все бы так.
«Улитка на склоне», Стругацкие
Нет, я думаю, самый густой, самый тёмный лес ещё впереди… там, где стволы деревьев толстые, их запах сладкий, и прошлое ещё настоящее. Всегда настоящее. Помнишь, как ты последовала за ним в тот день?
«История Лизи», Стивен Кинг
Утро шлялось где-то всю ночь, а с рассветом решило пробраться в дом. Тайком, пока я сплю. Оно полезло сразу через все окна, и солнце вслед ему надуло паруса тонких белоснежных занавесок. Его выдали мои недремлющие дрозды. Они загалдели, защебетали, завопили на разные голоса, требуя, чтобы я немедленно проснулся и застукал подгулявшее утро. И я проснулся. Проснулся как раз вовремя, чтобы прищучить негодницу. Утро виновато заулыбалось, просочилось сквозь мой рассвет и разом заполнило все комнаты большого бревенчатого дома. Я внимательно и строго посмотрел на гулёну. Утро было сонным, но очень добрым.
– Привет, утро, – сказал я и взял шорты со спинки стула.
И этот стул, и другие стулья, и круглый стол под волосатым абажуром, и весь дом были старые. Почти старинные. Хотя порядком не дотягивали до антиквариата. А вот шорты были совсем новые. Я недавно включил их в свой гардероб, чтобы бегать в них по утрам. Пока не жарко. Шорты, а вот ещё новые кроссовки с загогулиной какого-то бренда на бортах обязаны были стимулировать меня к трем километрам ежеутренней пробежки вокруг деревни – мимо почты и автобусной остановки, где каждый день в 9.09 рейсовый райцентровский автобус высаживает милую почтальона Алечку; потом вниз к заботливому заборчику, предупреждающему о первых признаках обширного болота; затем краешком этого самого болота до грунтовой, посыпанной щебнем, дороги на выезде из деревни; мимо старой избушки с мистическим дедушкой Тимофеем Валерьевичем внутри; и вверх, вверх, вверх к умелой кованой ограде деревенского кладбища (работы местного кузнеца и художника Фокина); потом ещё сотню метров вдоль ограды; потом краешком щербатого штакетника, водруженного стараниями неприятного соседа Виталика с трех сторон его участка, откуда уже рукой подать до крыльца моего старого, почти старинного, дома.
Я стоял на крыльце, прихлебывал кофе из большой кружки без рисунка на белых боках и мысленно пробегал этот маршрут. Шорты были тщательно надеты на меня, кроссовки просяще, по-собачьи, смотрели снизу, им не терпелось бежать по мокрой от росы траве; но, откровенно говоря, оба предмета одежды с задачей стимулировать меня к бегу справлялись из рук вон плохо. Никуда мне бежать не хотелось абсолютно. Хотелось стоять на крыльце, прихлебывая кофе. И ещё поджарить пару тостов, намазать их маслом и разрезать на восемь сочных частей спелый помидор, спрятавшийся в холодильнике.
