Глава 1
Ранняя осень в лесу — это не увядание, а перевоплощение. Она входит не спеша, крадучись, оставляя свои приметы то тут, то там, словно пробуя кисть на палитре. Ещё вовсю зелены могучие дубы и упрямые ели, ещё по-летнему кукует где-то в чаще последний забывший время кукушонок, но воздух уже другой. Он густой, прозрачный и прохладный. Вдыхаешь его — и кажется, будто пьешь ледяной ключевой воды, такой он чистый и хмельной.
Солнечный свет, уже не жгучий, а ласковый и бархатный, пробивается сквозь начинающий редеть полог листьев. Он ложится на землю золотистыми лоскутами, зажигает рыжие бока мухомора, торчащего из мха, и заставляет сиять, как тончайший фарфор, белые шляпки поганок. В этих солнечных зайчиках кружит рой мошкары — последний, прощальный бал крошечных созданий.
А листья… Они только-только тронуты кистью художника. Ярко-алый кленовый лист лежит на темной тропинке, будто капля крови. Нежно-желтые березовые сережки медленно осыпаются при малейшем дуновении, кружась в немом танце. Еще нет того оглушительного, трагического буйства красок, но уже виден его набросок. Лес замирает в ожидании этого праздника, притихший и задумчивый.
Пахнет сыростью, прелыми листьями, терпкой корой и той особой, ни с чем не сравнимой осенней грустью. Это не запах тления, а запах покоя, мудрого и глубокого. Где-то в траве шуршит мышь, торопливо пополняя свои кладовые. Сорока стрекочет на сосне, будто сплетничает о скорых холодах. Лес живет своей размеренной, уже не летней, а особой, осенней жизнью.
И над всем этим — высокое-высокое небо, ставшее непостижимо далеким и бледным, но таким бесконечно чистым. Сквозь золотистую сетку ветвей оно кажется куполом другого, более холодного и безмятежного мира.
Легкая грусть в эти дни — не от потерь, а от красоты мимолетности. От понимания, что это — лишь короткая, прекрасная пауза, за которой последует пронзительная тишина зимы. Но пока можно сидеть на поваленном стволе, слушая, как по одному обрываются с веток листья, и чувствовать, как что-то вечное и неспешное касается твоего сердца.
Я поднялась со ствола, отряхнула платье от приставших травинок и коры, вздохнула. Да, скоро. Совсем скоро небо затянется сплошной серой пеленой, и начнутся недели холодных, проливных дождей. Придется днями топить печь в своей маленькой избушке-сторожке и тщательно сушить у огня намоченную у входа одежду — грубый плащ из волшебной, отталкивающей воду шерсти местных овец и простые, но прочные сапоги из бычьей кожи (как уверял торговец, хотя я подозреваю, что это была просто очень старая и толстая кожа подземного ящера).
