Снежинки кружили перед моим внутренним взором. Я видела серое бесконечное небо… Ничего, кроме него и белых мушек, которые падали и липли к моим ресницам. Я чувствовала, как по пульсирующему виску стекают горячие ручейки, а в ушах стоит музыка из радио, что играло в моём швейном цеху через громкоговорители. Я слышала гул голосов работниц в мастерской и стук многочисленных швейных машинок.
Сквозь шум неожиданно пробилась сирена скорой помощи, но я мысленно отмахнулась от её визга, как от назойливой мухи и с удовольствием прислушалась к маминому голосу, к чарующей мелодии колыбельной, которую она пела, сидя на краю моей кровати; к гулким ударам топора отца во дворе. Чудилось, что даже запах древесины и свежего куриного супа донеслись до моих ноздрей.
Я увидела яркий свет блуждающего медицинского фонарика, но лишь досадно поморщилась: он мешал мне смотреть.
Затем снежинки превратились в маленькие огоньки, разжигающие дикую боль в груди. До ушей донёсся еле слышный хор, напевающий «с днём рождения» на мой недавний семидесятилетний юбилей, но звук начал ускользать, и я пыталась ухватиться за него, послушать ещё немного. Но он совсем затих, как и всё остальное вокруг. Темнота и тишина… Может, этого мне и не хватало последние двадцать лет? Кто знает, кто знает…
Но тьма не успела поглотить моё сознание полностью, вдруг там, в центре груди, где недавно полыхал пожар, оставив после себя зияющую пустоту, ощутила необъяснимое волнение, дыру стремительно наполнял свет, ведущий меня через мрак к тем, кому я была нужна, жизненно необходима.
Я проснулась от невыносимого холода.
Резко распахнула глаза и тут же закашлялась, хватая ртом такой сладкий живительный воздух.
Отдышавшись и усмирив перхоту, попробовала понять, где я. Но пелена перед глазами не давала ясно видеть. Может, в результате аварии и сильного удара головой, повредились зрительные нервы? Повернуть шею было невыносимо тяжело, и я лежала, как бревно в поленнице. Пальцы шевелились, что было уже хорошим знаком.
Смежив веки, постаралась утихомирить разыгравшееся воображение, будто я ослепла и теперь вот так незрячей проведу всю жизнь… Медленно распахнула веки второй раз: картинка прояснилась, а открывшийся вид неприятно удивил: я оказалась полностью укутана в какое-то полотно.
Внезапно в мою голову бурным потоком начали литься воспоминания. Но я не узнавала их, словно на перемотке проживала чужую жизнь. Жизнь молодой девушки, которую звали Брианной… Перед взором проносилось беззаботное детство, множество красивых кукол и четверо старших братьев и сестёр. Ссоры родителей, и долгая дорога в женский пансион из зажиточных семей при аббатстве. Расплывчатые лица монахов-учителей, плач маленькой девочки, в которой видела себя, хоть это и было не так. Видение казалось столь реальным, что я даже почти поверила, что вижу собственную жизнь, стремительно бегущую перед закрытыми веками.
