Глава 1
Я стояла у высокого замкового окна, прислонив лоб к прохладному, почти ледяному стеклу, в котором чуть заметно вибрировало отражение огня. За свинцовыми переплетами, за толстыми, в три человеческих роста, стенами, медленно и неумолимо укутывал землю зимний вечер. Его сизые тени уже заполнили рвы, а последний перламутровый свет цеплялся за острия башен. Снежинки, словно перья с крыльев небесных лебедей, кружились в безветренном, густом воздухе, ложась пушистыми шапками на темные, мохнатые ветви вековых сосен и на зазубренные камни крепостной стены. Мороз рисовал на стекле причудливые серебристые узоры — папоротники, звезды и завитки, а в камине за спиной весело потрескивали дубовые поленья, и язык пламени лизал почерневшую каменную кладку, отбрасывая на пол гигантские, пляшущие тени.
Здесь было тепло, сытно, безопасно. Тепло от жаркой печи разливалось по плитам пола, пропитанным запахом воска и трав. Эльфы-слуги, бесшумные и предупредительные, с глазами цвета лесных озер, обеспечили всё: от ароматного рагу с кореньями и дичью в глубокой глиняной миске до этой самой охапки сухих, отборных дров. Тишина в зале, с его темными дубовыми балками и гобеленами на стенах, была густой, медовой, нарушаемой только треском пламени, шипением смолы, тихим шуршанием шелковой подкладки моего платья и собственным дыханием.
И от этой совершенной, волшебной тишины, давящей бархатом ушей, на меня накатила тоска. Не острая, не режущая, а тихая, привычная, размягченная временем, как эта зимняя поземка. Тоска по другому шуму.
Я закрыла глаза, прижавшись виском к холодному стеклу, и сквозь запах дыма и воска, старых книг и каменной пыли, пробился другой — резкий, горьковатый и такой живой аромат жареного кофе из соседней кофейни, смешанный с нотами булочки с корицей. Сквозь треск поленьев я услышала далекий, но отчетливый звук: монотонное гудение батареи центрального отопления в моей старой квартире, ее щелчки по ночам, скрип изношенного лифта в подъезде, смутный, непрерывный гул магистрали за окном, похожий на шум далекого моря. Я вспомнила, как торопилась утром по серому, слякотному асфальту, уворачиваясь от брызг колес, а снег тогда был не волшебным покровом, а мокрой, неудобной помехой, набивавшейся в прорези ботинок. Я вспомнила ощущение холодного, гладкого экрана телефона в уставших пальцах и одновременное тепло картонной кружки в примороженных ладонях, контраст, который будил.
Здесь не было ни резких гудков машин, ни приглушенных разговоров по телефону за стеной, ни мерцания синих экранов в полутьме. Здесь был покой. Иной, величавый, древний, но иногда слишком безмолвный, слишком просторный для души, рожденной в тесном гуле мегаполиса.
