…Во все времена оружие – от бронзовых мечей до фугасных авиабомб с лазерным наведением – создавалось с одной-единственной целью: когда-нибудь быть пущенным в ход. И это «когда-нибудь» рано или поздно наступало – мечи с лязгом извлекались из ножен, а черные туши бомб покидали утробы бомбардировщиков, с воем низвергаясь на замершую от ужаса землю.
Бывало, что оружие годами и десятилетиями ждало своего часа, и чем дольше длилось это ожидание, тем яростней была высвобождавшаяся жажда крови боевого железа. Оружие ждало толчка – самого легкого, – и как только этот толчок рождался из клубка противоречий между людьми, странами и народами, стрелы тут же радостно срывались с тетив, и сотни лошадиных сил, закованных в танковые моторы, с глухим ревом устремлялись вперед по неистово вращавшимся гусеницам, с одинаковой легкостью сокрушая хрупкие стены жилищ, стволы молодых деревьев и мягкие человеческие тела.
Двадцать шестого апреля 2007 года таким толчком стало радиоактивное облако, вырвавшееся из развороченного взрывом четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС.
Заботливо сплетенный поднаторевшими в этом деле заморскими умельцами политический узел вокруг Украины, ставшей одним из главных геополитических перекрестков набирающего обороты двадцать первого века, был уже затянут втугую. Все заинтересованные стороны почти бессознательно ждали только casus belli[1], чтобы, по примеру знаменитого полководца Древнего мира, разрубить этот узел одним взмахом меча.
* * *
В считаные часы после взрыва, прекрасно понимая, что Гуманитарные силы быстрого реагирования ООН ждать не будут – еще бы, такой случай! – правительство Российской Федерации приняло решение о срочном вводе в зону бедствия (в окрестности Чернобыля) мотострелковой дивизии с частями усиления – общая численность российского воинского контингента составляла около двадцати тысяч человек. Надо было тушить атомный пожар, вспыхнувший на славянской земле, и нельзя было допустить, чтобы ООН-«пожарники» появились там раньше, причем вовсе не для борьбы с огнем.
Тревога в расположении мотострелковой дивизии, дислоцирующейся в глухих брянских лесах, была объявлена ближе к вечеру, и каким-то необъяснимым чутьем все, от комдива до штабного писаря, мгновенно поняли-осознали: она не учебная. Трудно сказать, откуда пришло это понимание, но оно охватило всех. И разом отошли куда-то далеко все мелочные житейские заботы, еще час назад казавшиеся такими важными, и слово «война» обрело зловещую плоть и весомость.
Мигом стряхнул с себя последние остатки похмелья молодой лейтенант, просидевший всю ночь в компании таких же молодых офицеров, беседуя о судьбах России под неразведенный технический спирт; и капитан отложил до лучших времен выяснение вопроса, действительно ли его благоверная сблудила с заезжим торговцем из одной бывшей солнечной республики Союза; и стерлась грань между дедами, солдатами-первогодками и контрактниками: перед лицом близкого и вполне возможного небытия все равны. Тучный зампотех бегал рысцой от машины к машине, лично проверяя, как их заправляют и чем, – из его хитрой головы начисто вылетели мысли о замышляемом гешефте с продажей на сторону пары цистерн дизельного топлива. А клянущему все на свете ушлому подполковнику-снабженцу хватило одного только взгляда на выстуженное смертным холодом лицо комдива, чтобы понять: если хоть что-то пойдет не так, генерал-майор лично пристрелит его прямо у дверей родного продсклада.
