Ветки ежевики царапали ей лицо. Комар больно впился в макушку. Но она не смела шелохнуться, затаилась, изо всех сил стараясь не дышать. Хрустнула ветка, она зажала рот рукой, чтобы ни крик, ни всхлип не выдали её тому, кто пел:
– Инга! И-и-и-ин-га-а-а-а, не прячься, дурочка-а-а!
«Господь Вседержитель, молю тебя, отведи проклятого беса, пусть он мимо пройдёт, Господь и Дева Мария, умоляю!»
– Девочка, я найду тебя, куда бы ты ни спряталась! – ласково смеялся её брат и сафьяновым сапогом шевелил кусты дикой смородины в двух шагах от неё.
– Ну куда ты уйдёшь в моём-то лесу, а? Не дури, сестричка, ты ведь у меня одна осталась!
Девочка застыла, словно камень на морозе. Она боялась даже зажмуриться, чтобы шуршание век не привлекло его внимания. «Одна осталась», – сказал он и не соврал. Других-то всех уже извели… всех двенадцать выродков Его Светлости Абеларда Проклятого. Конечно, сам себя он по-другому величал, но в народе его звали не иначе как Дьяволом, Сатаной да Проклятым. И было за что. Когда господин князь скопытился, люди вздохнули с облегчением. Да только не знали они, что наследник и того лютее окажется! Первое, что учинил Адалвалф Дедерик Еремиас Эккехард, когда благородный отец его отошёл в руки Господа («провалился в самый Ад!», как говорила чернь), это разыскал всех бастардов, кто ещё в живых остался и мог единой крови с ним быть, и привёз ко двору. Душистым мылом отмыл, разодел их в шелка да меха, сладким медовым вином напоил до рвоты. За столы длинные усадил их всех при сотне свечей. И пока одуревшие, ничего слаще диких яблок в жизни не евшие щенки обоих полов хлебали ковшами драгоценное пойло и лопоухими головами качали, тонувши в сахарных речах своего святого новоявленного братца, отборные псы Адалвалфовы вешали на деревьях их матерей и мотали на длинные ножи кишки их отчимов. Все их соседи видали страшную, подлую цену грехов Его Светлости и отлично усвоили, чего стоит иметь хоть половину, но княжеской крови, не будучи законно признанным перед церковью отпрыском старого Абеларда Проклятого!
Одну лишь Ингу уберёг господин великий Случай. Не привидься ей морок ночной – не жила бы она уже!
Всю свою блёклую, чахлую жизнь девчонка прозябала в самой грязной и захудалой лачужке, гаже которой трудно было бы отыскать в целом королевстве. Мать её работала прачкой при дворе Проклятого. И это всё, что знала о ней дочь. А ещё то, что Ингу она ненавидела, обзывала «поганым отродьем», избивала мокрым бельём, поносила, на чём свет стоит. Всё мечтала, чтобы дочь сдохла где-нибудь под крыльцом и чтоб её не нашли – хоронить бы не надо было! Девчонка росла, как сорная трава на проезжей дороге, хилая. Мамаша её всё старалась почаще возле кухарки крутиться, в подружки набивалась. А попросту к выпивке поближе. Воровала она вино кислое, в котором мясо вымачивалось к хозяйскому столу. Но Инга только на той дружбе и продержалась, кухарка её подкармливала. Если б не тётушка Лизабет, никакой Инги бы давно на свете не было!
