Я вновь брёл в непроглядной темноте, как после ранения, когда закрыл собой цесаревича.
Брёл, пробиваясь через какую-то вязкую чёрную субстанцию, пытаясь добраться до ярко сверкающей впереди маленькой точки-звёздочки. Каждый шаг я делал с огромным усилием мышц всего тела, а каждый вздох давался всё труднее и труднее.
Меня начала охватывать паника, что ещё немного, и я не смогу вздохнуть. Боль в районе сердца под лопаткой становилась всё сильнее и сильнее, и она сводила судорогой межрёберные мышцы, не давая дышать.
В этот момент увидел, что звёздочка, как и тогда, рванулась ко мне, быстро увеличиваясь в размерах. Она росла, а боль становилась беспощаднее. Вот светящий шар добрался до меня, и перед глазами открылся светлый тоннель. Я сделал шаг в него, ещё один. И тут мне показалось, что я слышу голос Марфы, которая кричит: «Ермак! Стой! Вернись!»
Я повернул голову назад и увидел молодое лицо ведуньи, искаженное в крике. Развернулся к ней. Сделал шаг, второй – яркая вспышка, кажется, я закричал и очнулся.
Я лежал на кровати в больничной палате, в которой больше никого не было. В окна светило яркое солнце. Грудь стягивала тугая повязка. Каждый небольшой полувдох-полувыдох отдавался сильной болью под левой лопаткой.
«Кажется, опять выжил. Промахнулась в который раз красавица с косой», – сказал я про себя те же слова, как и почти тринадцать лет назад в избе Марфы. И тут я застыл, забыв дышать. Дверь в палату открылась, и в помещение собственной персоной вошла Марфа-Мария, которая с усмешкой уставилась на меня.
– Что, герой, очнулся? – с какой-то материнской заботой в голосе произнесла Бутягина, при этом кокетливо поправляя локон волос, который выпал из-под белой косынки с красным крестом.
В свои сорок семь лет женщина выглядела от силы на тридцать, тридцать пять максимум. Я попытался вздохнуть, что удалось мне с трудом, а потом закрыл глаза, крепко зажмурившись. Через несколько секунд, медленно выдыхая, вновь открыл глаза. Мария Петровна в белом халате и косынке никуда не исчезла, а, подойдя к кровати, положила ладонь мне на лоб.
– Всё, жар спал. Кризис миновал. Слава тебе, Господи! Живучий ты, Тимофей Васильевич, как кошка. Точно, девять жизней имеешь в запасе. Местные врачи тебя уже, можно сказать, похоронили. Если бы не профессор Павлов, который, наверное, по воле Бога прибыл неделю назад во Владивосток с инспекцией военно-морского госпиталя, то тебя не удалось бы спасти. А мы с Пашей после операции неделю от твоей постели не отходили, не давая уйти за кромку. Мне пришлось и свой дар задействовать… – Бутягина зябко передёрнула плечами.
