На толстом суку кряжистой, вцепившейся в песчаный обрыв, сосны, у дупла с резной дверцей, сидела тёмно-претёмная, сине-пресиняя ворониха. Посмотрела в даль светлую и перебрала лапками. Подвинулась. «Хлямц, хлямц», – на сук прикогтился большущий, c вепря – полугодка, ворон. С блестящей, только что из гипермаркета, упаковкой.
– Батарейки достал. К «Романтику», – сообщил он, перехватив упаковку когтистой лапой. – Включай!
И накормленный магнитофон-пенсионер, раритет лесного захолустья, запел хрипотцой: «А купец, мужик, иль воин попадал в дремучий лес…»
Дурным рёготом заорали грачи, всполошенные коварной змеёй – магнитофонной лентой.
«Кто зачем…», – и лес проглотил, вместе с кибиткой, задремавшего на облучке купчину.
«Кто с перепою…», – и понесло в дремучий бор мужичка, не шибко трезвого, да вместе с лошадёнкой.
«А кто сдуру в чащу лез!» – в сами-то дебри и помчался, вроде как за треухим зайцем, витязь на гнедом скакуне.
Очухались, поначалу, каждый сам по себе. Это потом уже вместе очухиваться стали, а сперва каждый оглядывался по отдельности. Но увидели одно и то же – большую лесную поляну из двух приплюснутых холмов, а меж ними – ложбина с колючим кустарником. Из этой ложбины выбрались, осмотрелись.
– А мы в заднице, однако! – заполошно завопил купчина.
– Гнедкó! – обрадовался дружина, увидев скакуна.
– Метко! – закручинился мужичина.
И давай они орать – буйствовать. А и то – завоешь тут. Орали, орали и разбудили Горючь-Пень. Который спал себе на опушке, прикинувшись для крепкого сна, стройной осиной («А то будут на мне всяку бурду распивать!»). Покряхтел Пень, вернулся в справное обличье и спросил:
– Ну што, кирдык?!
Купец, витязь и мужик замерли. Дара речи лишились. Глазели.
– Вот, значитца как! Непрошенные, значитца, незваные! Браконьеры?! – грозно спросил Горючь-Пень.
– Мо-ыа, на-уэ, ба-бое, – забормотала троица.
– Понятна! Фраера, значитца! – как будто обрадовался Пень.
– Куды нас эдак-то? – первым опомнился мужик.
– Ага, – брякнул купец.
– Где мы?! – рявкнул воин.
– В Западня́ке! – ответил Пень.
Можно было подумать, что Пень он и есть пень. Пенёк, в смысле. Слова «заповедник» не знает! Ан, нет.
– Лес непролазный, как западня! Потому и зовётся – Западняк, – пояснил Горючь-Пень.
И залился горючими слезами, такими горькими, такими горючими, что твоя полынь-настойка.
Мужик, глядя на него, тоже всплакнул. Воин насупился, теребя перерубленное в давнем бою ухо. Купец дважды потрогал зашитый в кафтан золотой тинъ