- Дана, Дана, скорее!
Лаймон бежал, размахивая руками, спотыкаясь,
- глаза вытаращены, волосы взъерошены. Внутри мгновенно все замерзло и
оборвалось. Вскочив со скамеечки, я опрокинула корзину, ягоды рассыпались.
- Альдор?
- Да!
Я подобрала подол и помчалась за братом к
дому.
Только бы успеть. Зачем только вообще ушла?
Надо было оставаться с ним. Но еще утром ничего не предвещало конца. Конечно,
все мы знали, что дни дракона сочтены, что его время пришло, но каждое утро
молили высшие силы: пожалуйста, только не сегодня, хотя бы еще один день. Так
трудно проститься с тем, кого любишь.
Проснувшись, Альдор вышел во двор, потом
выпил молока и вернулся на свою лежанку. Я сидела рядом и вязала Лаймону теплые
чулки, но мама попросила набрать ягод на варенье.
- Иди, Дана, - Альдор дотронулся лапой до
моей руки. – Я подремлю.
Наклонившись, я поцеловала его в нос, взяла
корзину и вышла в сад. День был жарким и душным, на горизонте, предвещая грозу,
собирались лиловые тучи. Я пыталась отвлечь себя мыслями о всяких приятных
пустяках, вроде нового платья или соседа Циприана, но на душе было тяжело. И
когда прибежал Лаймон, мне сразу стало ясно, что случилось.
Альдор лежал с закрытыми глазами, дыша
тяжело и редко. Синие крылья и гребень побелели, и означало, что надежды больше
нет, счет пошел на минуты. Я успела – попрощаться.
Мама рыдала в голос, отец тоже был
расстроен, хотя больше из-за того, что горе у нас. Мужчины никогда не были
связаны с драконами так сильно, как женщины. Даже Лаймон, который любил
Альдора, все же признавал: он – мой. Точнее, наш с мамой. Она нашла драконье
яйцо и растила детеныша, а тот, когда повзрослел, стал нянькой ее детям – мне и
Лаймону. И теперь все должно было повториться. Так уж повелось в нашем городе с
древних времен: сначала девочки заботятся о драконах, а те потом нянчат их
детей.
- Не плачь, Нирана, - тихо сказал Альдор,
приоткрыв глаза. – Все так, как должно быть. Все мы рождаемся и умираем.
Встретимся в другом мире. Мне пора.
Первым к нему подошел отец, поцеловал в лоб
и уступил место Лаймону. Тот, судорожно всхлипывая, обнял дракона, после чего
пришла наша с мамой очередь. Попрощавшись с Альдором, мы сели рядом и держали
его за лапы до самого последнего вздоха.
- Вот и все, - прошептала мама, вытирая
слезы.
Я понимала, что она плачет не только по
своему любимцу, но и о себе тоже. С той минуты, когда умирал первый дракон
девочки, ее называли девушкой, независимо от того, сколько ей было лет: десять
или двадцать. Когда умирал второй, женщина становилась… нет, не старухой,
конечно, но считалось, что ее молодость уже прошла. Маме исполнилось тридцать
пять, и наверняка ей было больно от того, что три возраста из пяти уже позади.
Оба ее дракона ушли в иной мир, а дочь больше не была ребенком. Конечно, у нее
оставался шестилетний Лаймон, но сыновья всегда жили своей мужской жизнью,
больше тяготея к отцам.
