Аксюта
ДОМ С ПРИВИДЕНИЕМ
Пролог.
Наследство – это всегда такая вещь, когда не знаешь, поздравить стоит человека или посочувствовать. Их поздравляли, и они радовались вполне искренне. С троюродным дядюшкой, повесой и гулякой от которого отреклись ближайшие родственники, они даже знакомы не были, так о чём горевать? А наследство досталось роскошное – целый дом. Ну, может не совсем целый, кое-какой ремонт требовался, но зато свой, отдельный, без толпы родственников и приживал, и в хорошем районе. Как раз подходящий для молодой семьи, а они только месяц как поженились.
И первый раз зайдя в некогда аккуратный, а теперь слегка обветшавший двухэтажный коттедж, он с новым для себя чувством собственника осматривал принятое хозяйство, а она вздыхала и ахала над остатками вещей и обстановки, которые перешли к ним вместе с домом. И пусть непонятно ему, выходцу из мелкоремесленой слободы, что такого можно было найти в лиловых плюшевых гардинах, полированном карточном столике или серебряных чайных ложечках с вензелями, но радоваться ей он не мешал. Без всего этого можно было обойтись или заменить гораздо более практичными вещами. Хотя серебро на ложках было высшей пробы, ему, с его дипломом металлурга это было и без клейма видно, и имело некоторую материальную ценность, жаль только, был их не полный набор, пять всего, шестая куда-то затерялась. Поддразнивал, прекрасно зная, что молодая супруга ни за что не расстанется с вещью, на которой отлит их родовой герб. И пусть ей, представительнице одного из побочных, захудалых родов, да ещё вышедшей замуж за простолюдина, нечего было и мечтать о доли аристократки, но родовую честь и гордость за фамилию так просто не забудешь.
А переехать в новый дом они так и не успели. Он отлично помнил, как она вздрогнула, побледнев, отложила в сторону ложечки, которые чуть не полчаса не выпускала из рук, сказала, что хозяин дома всё ещё здесь, что вот он, как раз напротив серванта стоит и лучше им отсюда уйти. Он ничего не заметил, он она так испуганно вздрагивала, что он поспешил увести её в родительский дом. А к вечеру она слегла с горячкой, два дня металась в беспамятстве, вскрикивала, бормотала что-то неразборчивое, просила уйти и отпустить, потом затихла и уже больше не проснулась. В три дня сгорела, и спешно вызванный из самого города лекарь даже предпринять ничего толком не успел.
Всё это, с трудом выдавливая из себя слова, рассказывал молодой вдовец, сидя на крыльце ведьминого дома. Сминал в руках шляпу с приколотыми к тулье траурными цветами, редкие и хрупкие снежинки, последние в этом году плавно опускались ему на волосы, но он этого не чувствовал, не замечал и пробиравшего до костей морозца, потому как уже говорил в полный голос, взахлёб, выплёскивая всё, что на душе накопилось. Просил найти виновника её смерти, потому как не верил, не мог поверить, что всё случилось по нелепой случайности.
