Наступил самый обычный июньский вечер – темный, тёплый и безветренный. Геннадий стоял на застеклённом деревянном балконе и задумчиво курил, рассеянно блуждая взглядом по окружающему пейзажу. Это был рядовой постсоветский двор: хрущевки в пять и девять этажей, деревья, тропинки, припаркованные машины и детская площадка – всё, что он хорошо знал и помнил ещё со школы. В иных обстоятельствах ему даже нравилось разглядывать привычный двор, который он, казалось, мог бы нарисовать по памяти, хотя художником не являлся и нарисовать мог разве что «сеятеля», да и то с большим трудом. В других обстоятельствах Геннадий бы улыбнулся, с удовольствием вспомнив сцену с «сеятелем» из советских фильмов по произведениям Ильфа и Петрова. Но сейчас все его мысли занимал серьёзный разговор с мамой, случившийся полчаса назад. Глубоко затягиваясь сигаретой, Геннадий прокручивал по кругу произошедший диалог:
– Мама, я всё понимаю – что ты уже не молода, и здоровье твоё не олимпийское…
– Да, вот именно! У меня больное сердце, ты же знаешь…
– То, что я переезжаю к Катерине, не значит, что я не буду о тебе заботиться! Я буду навещать тебя пару раз в неделю, мы будем созваниваться…
– Пару раз в неделю, созваниваться?!.. Не смей мне этого говорить, у меня утром давление было 180 на 120! Ты смерти моей хочешь?!!!
– Мама, извини, но это называется манипуляция здоровьем. Пожалуйста, не прибегай к таким вещам! Давай поговорим, как люди.
– А с тобой уже невозможно говорить, как люди! Говоришь как твоя ненаглядная Катерина…
– Да, Катерина психолог, и я многому у неё научился.
– Ты прекрасно научился у неё обижать мать!
– Боже…
– И не вздыхай мне тут! – здесь мама решила вдруг сменить гнев на уговоры, – ну послушай, Гешик… Вот разве будет чужая женщина заботиться о тебе так, как мама: прибираться в твоей комнате, гладить твои рубашки, готовить так же вкусно, как я?!
– Нет, также готовить она, конечно, не будет, она будет готовить по-своему. Но это не значит, что будет не вкусно. А гладить рубашки и прибирать в комнате я могу и сам…
– Сыночка… – мамин подбородок задрожал.
– … корзиночка! – Геннадий почти сорвался на фальцет, – мама, мне два месяца назад исполнилось 42. Пойми меня, пожалуйста, хотя бы постарайся, я тебя очень прошу! Всю свою жизнь я был один… Не принимай на свой счёт, я имею в виду личную жизнь! Всё, что у меня было – это ты и школа с моими балбесами, которые тангенс от котангенса отличить не могут. У меня ни то, что своей семьи, даже друзей настоящих никогда не было, потому что я всё время с тобой! И вот наконец я встретил девушку…
