Бывают такие – нет, не рассказы – дни, когда жизнь хороша и жить хорошо, и хочется быть белой и пушистой, и ещё пива и веселиться. Поэтому совершенно понятно, что писать в такие дни совершенно неохота – ну-у, сидеть за компьютером и чего-то там кропать, когда весна как минимум в душе, а то и на улице? Но иногда, как говорится, надо себя заставить. Тогда садишься, моментально придумываешь и задорно настукиваешь на той самой скучной клавиатуре что-нибудь соответствующее. То есть весёлое и жизнерадостное, где даже никто не умирает. Да-да, вообразите, временами у меня получается и такое. Редко, но бывает.:)
И честно вам скажу: если вы получите от чтения рассказа «День бурундучка» хотя бы половину того удовольствия, которое получила я, когда писала его – я буду совершенно довольна.
P.S. А для тех, кто уже догадался, добавлю: да, вы совершенно правы, «День сурка» тут очень даже при чём.:)
1
– Не нравятся мне эти пуговицы.
– А? – переспросил я. – Что?
– Пуговицы, – повторил карниолец и ткнул в означенные предметы пальцами. Сразу во все шесть. Я чуть-чуть полюбовался гибкостью его суставов и сказал, с трудом пряча тоску:
– Чего не нравятся-то?
– Не знаю. Но мне от них как-то не по себе.
– Понятно. А какие надо, перламутровые? – не удержался я.
Карниолец, конечно, шутки не понял, и я сгреб комбинезон с прилавка.
– Зря вы все-таки. Настоящий шахтерский комбинезон. Конец двадцатого века, без дураков. И сертификат вот есть.
– Эти пуговицы излучают отрицательные поля, – заявил карниолец и яростно зашевелил надбровными усиками. Усики у этого экземпляра были фиолетовые, и я покорно наблюдал за их пляской – закон карниольской вежливости, иначе этот кретин мог обидеться. А впрочем, мне-то все равно уже, обидится он там, не обидится, – и так же видно, не купит ничего. Вечно под конец дня припирается такой, все щупает и несет какой-то бред, в который мне все равно не въехать.
– Ну тогда возьмите бурундучка, – вдохновенно попросил я.
Карниолец обратил на меня взгляд четырех глаз. Пятый продолжал подозрительно коситься по сторонам.
– Чточточтот? – прощелкал он. Озадачен, стало быть. Я приободрился и потащил из-под прилавка клетку. Витька застрекотал, приподнялся на задние лапки.
– Редчайшая животинка! – понесся я с места в карьер. – Вымирающий вид! Их не осталось даже на Земле! Занесены в Общегалактическую Красную Книгу! Не требует разрешения на стрижку и разведение! Неаллергенен!
– Прививки есть? – деловито осведомился карниолец, и тут я прикусил язык: прививок у Витьки не имелось. Больше того: сделать их в нашем орбитальном захолустье не было никакой возможности. Потому-то я и не мог сплавить треклятого бурундука с рук уже полгода, с того самого дня, как его приволокли из бюро находок. Я бы обратно отправил, но тогда, как назло, рядом подвернулась Машка и сразу нюни распустила: жалко, дескать. Ну да, верни мы его, находку сдали бы в утиль, а для живого бурундука это означает даже не безболезненное усыпление, а жестокую кремацию в соседстве с пустой тарой и механизмами неидентифицированного назначения. Короче, Витька остался у меня, но в квартиру его тащить я отказался наотрез. Черт знает, авось повезет, и купит кто. Но, конечно, не везло. Чтоб мне – и повезло. Ага, сию минуту.
