Утро начиналось с мягкого, почти незаметного шелеста. То ли ветер с Яви пробирался сквозь щели в окне, то ли Влад двигался где-то неподалёку, стараясь не разбудить Дарью. Она различала по звукам, как он наливает воду в глиняный чайник, как замирает, пока тот прогревается на печной плите. Потом – лёгкий стук чашек. Он продолжал двигаться на цыпочках, несмело, будто каждый раз заново учился быть с ней в этом новом мире, где нет ни спешки, ни чужих глаз.
Дарья потянулась, зарылась лицом в подушку, пропитанную запахом шалфея и чабреца, и приоткрыла один глаз. Свет на полу был косым – уже не раннее утро, но ещё и не день.
Она услышала, как щёлкнуло деревянное окно, как скрипнула дверь. Влад, как всегда, вышел на крыльцо – глотнуть прохлады, прислушаться к трещинам, проверить, не изменилось ли что за ночь в переплетении миров. Эти утренние обходы стали его привычкой, как дыхание. Пункт жил своей тонкой тканью, и Влад умел чувствовать, где она собирается в складку.
Дарья не спешила вставать. Она любила эти минуты – между сном и бодрствованием, между собой и Владом, пока он ещё не вернулся, но уже был в доме. В чашке, которую оставит рядом. В запахе кедрового мыла. В тёплом шерстяном пледе, небрежно наброшенном на ноги.
И в воспоминании – первом, самом хрупком и драгоценном.
В ту ночь всё было по-другому, чем она ожидала.
Влад оказался совсем не таким, какими были мужчины в её памяти.
Он не торопил, не требовал, не ожидал.
Он смотрел на неё так, будто держал в ладонях редкий цветок.
Он шептал ей – не слова даже, а дыхание. Касался, как будто заново вырисовывал её тело – с благоговением, с любовью, с удивлением. Когда его пальцы скользнули под ткань её рубашки, она не сжалась – распустилась. Дарья удивилась, что кто-то мог так бережно прикасаться. Слишком бережно, будто он обращался не с ней, а с кем-то несравненно ценнее. Он будто спрашивал разрешения каждым прикосновением: оно ли это, можно ли здесь, а если да – то мягко, неспеша.
И тогда что-то в ней растворилось. Словно ключ повернулся в засове – и запертая часть открылась. И всё, что произошло потом, было не про страсть, а про тепло. Про доверие. Про родство.
Про нежность, которая стала самой тёплой частью её мира.
Она вспоминала, как он снял с неё одежду – медленно, будто боялся порвать не ткань, а ту самую тонкую нить между ними. Как его губы, шершавые и тёплые, касались её плеч, будто проверяли: не исчезнет ли она, если он будет дышать слишком близко. Как он говорил её имя – шёпотом, будто заклинание.
