Пролог: Четыре искры в ночи
Вселенная дышит не расширением, а вздохами. Длинными, растянутыми на эпохи выдохами, когда галактики разбегаются, унося с собой свет и тепло. И тихими, почти незаметными вдохами – когда где-то в пустоте, на разломах реальности, что-то цепляется.
Это цепляние не имеет имени. Его не описать законами физики, известными цивилизациям высшего порядка. Оно происходит в слоях тоньше струн, в промежутках между квантовыми состояниями. Оно – дело чувства.
Именно чувство, чистый, неконтролируемый импульс, стал искрой.
Первая искра возникла на краю галактического рукава, там, где звёздный свет становится редким гостем. Она была выточена из одиночества воина в тёмной шахте, из его упрямого, окровавленного желания дойти. Она не знала, куда. Она просто знала, что остановиться – значит перестать быть.
Вторая искра вспыхнула на планете двух лун, где океан вечности лизал песчаный берег. Она была соткана из наблюдения. Из зелёных глаз, видевших не только волны, но и узоры между мирами, и из пепельных волос, трепещущих на ветру, который мог принести запах иной реальности. Она была вопрошающей. Всегда.
Третья искра родилась в срыве, в падении с намеченного пути. Она билась двумя сердцами – воздуха и огня – в унисон страха и решимости. Она была движением, потерявшим дорогу, но не потерявшим друг друга. Её свет был нестабильным, переливчатым, готовым либо погаснуть, либо вспыхнуть с новой силой.
Четвёртая искра горела ровно и незыблемо, как пламя в каменном очаге. Она была выкована из клятвы, старше континентов, и из тихой ярости хранительницы, знающей тайный язык камня. Она не искала ничего. Она просто была. Фундамент. Принцип.
Четыре искры. Четыре незнакомых друг другу маяка в ночи вселенной.
И была Пятая. Не искра. Дыра. Место, где искра погасла так давно, что даже память о свете растворилась в абсолютном холоде. Абсолютное «не-я». Безмолвный вопль в вакууме смысла.
Они могли бы так и остаться – разрозненными точками в бесконечности, которым суждено было медленно угаснуть, каждую по-своему: воин – от крови и усталости, наблюдатели – от прекрасной, но бессмысленной созерцательности, путники – от бесконечного блуждания в чужих мирах, защитники – от вечности, ставшей проклятием.
Но вселенная в тот цикл сделала вдох.
Тончайшая, невидимая ткань реальности – ткань, на которой вышиты не звёзды, а возможности отношений – дрогнула. Разрывы, разделявшие миры, на мгновение стали не барьерами, а резонаторами.
И одиночество воина коснулось вопроса наблюдателей. Страх путников отозвался в твёрдости защитников. Наблюдение увидело движение. Движение почувствовало клятву.
